Марина невольно прислушалась к разговору, ощущая, как в душе что-то сжимается от жалости и одновременно усталости. В этом вагоне, среди незнакомых людей, каждый несёт свои маленькие и большие драмы.,— Надеюсь, с ним всё будет хорошо, — искренне произнесла мама Алисы, её голос дрожал от волнения, а глаза наполнялись тревогой. В комнате, освещённой тусклым светом лампы, её лицо казалось особенно задумчивым и озабоченным.
— Да, врачи говорят, что операция прошла успешно. Теперь реабилитация. Вот, еду помогать, — Валентина Петровна покачала головой, словно пытаясь отогнать от себя тяжёлые мысли. — А сегодня звонят — у него температура поднялась. Я как услышала, сразу на вокзал. А билетов почти нет, только верхняя полка осталась. Думаю, ладно, как-нибудь справлюсь. А потом поняла, что не залезу туда никак.
Марина почувствовала, как внутри что-то дрогнуло, словно тонкая нить жалости и сострадания вдруг натянулась в её душе. Она не хотела этого, старалась держаться отстранённо, но сердце не позволило остаться равнодушной. История этой женщины, её тревога за сына, оказались глубже и трогательнее, чем казалось на первый взгляд.
— Молодёжь он всё равно пропускает вперёд, если свободных мест нет, — продолжала Валентина Петровна, её голос стал чуть мягче, будто она вспоминала что-то приятное. — Мой Димка такой. Весь в отца. Сорок лет мужику, а всё как маленький — уступчивый очень.
Она вынула телефон и начала показывать фотографии сына маме Алисы. Марина склонилась, чтобы увидеть экран — на фото улыбался высокий мужчина в форме МЧС, его глаза светились мужеством и спокойствием одновременно.
— Спасатель он у меня, — с гордостью произнесла Валентина Петровна, словно каждая черта лица сына была для неё источником силы и надежды. — На пожарах людей вытаскивает. Вот и сам пострадал — балка на него упала при обрушении. Еле откачали.
— Вы, наверное, очень переживаете, — сочувственно сказала молодая мама, стараясь подобрать слова, чтобы выразить уважение и поддержку.
— Ещё бы! Единственный сын. Я его одна растила, — Валентина Петровна украдкой вытерла слезу, которая медленно скатилась по щеке. — Но я виду не подаю, что волнуюсь. Ему сейчас нервничать нельзя. Вот, печенье его любимое везу, сама пекла.
Марина лежала, глядя в потолок, и чувствовала, как её злость постепенно тает. Теперь поведение Валентины Петровны обретало объяснение — её резкость, кажущаяся сначала бесцеремонностью, выглядела иначе на фоне такой глубокой тревоги и материнской любви. Конечно, это не оправдывало некоторых поступков, но всё же…
Проводник вернулся проверять билеты. Он заглянул в купе и улыбнулся приветливо.
— Все устроились? Проблемы решены?
— Да, молодой человек, — ответила Валентина Петровна с благодарностью в голосе. — Вот, спасибо этой милой девушке, — она кивнула на верхнюю полку. — Уступила мне место. В наше время редко встретишь такую отзывчивость.
Марина фыркнула, чувствуя лёгкую неловкость, но промолчала. Проводник проверил билеты и удалился, оставив купе снова погружённым в тихий шум поезда.
Вечер продолжался под неутомимую болтовню Валентины Петровны. Она рассказывала о сыне, о своём саде, о соседях по дому — о тех мелочах, которые обычно оживляют разговор и делают людей ближе друг к другу. Постепенно девочка начала зевать, и мама стала укладывать её спать, нежно поправляя одеяло.
— А сказку? — капризно протянула Алиса, её голос был уже сонным, но настойчивым.
— Давай я тебе расскажу сказку, — неожиданно предложила Валентина Петровна, её глаза смягчились. — Я внукам всегда рассказываю. У меня их трое — от дочки. Она в Новосибирске живёт.
К удивлению Марины, Валентина Петровна оказалась отличной рассказчицей. Её низкий, немного хрипловатый голос звучал тепло и убаюкивающе, словно мягкое одеяло, которым хочется укрыться в холодный вечер. Она рассказывала авторскую сказку про маленького ёжика, который искал друзей в зимнем лесу. Девочка слушала, затаив дыхание, а потом незаметно уснула, её дыхание стало ровным и спокойным.
— У вас хорошо получается, — шепнула мама Алисы, когда Валентина Петровна закончила историю, почти не веря, что эта женщина может быть такой нежной и заботливой.
— Я в детском саду работала воспитательницей, — улыбнулась та, словно вспоминая прошедшие дни. — Тридцать лет стажа. Только вышла на пенсию три года назад. Скучаю по малышам.
Марина невольно начала пересматривать свои впечатления о попутчице. За невоспитанной, бесцеремонной женщиной появился другой образ — заботливой матери, бабушки, бывшей воспитательницы, человек, который умеет любить и переживать.
Постепенно купе погрузилось в полумрак — все готовились ко сну. Марина не могла уснуть. Её мучила совесть. Она злилась на себя за первоначальную резкую реакцию, за то, что так легко приняла Валентину Петровну в негативном свете. Может, стоило с самого начала проявить больше понимания и терпения?
Поезд мерно стучал по рельсам, создавая ритмичную, почти гипнотическую мелодию. Марина ворочалась, пытаясь устроиться поудобнее на узкой верхней полке. Снизу доносилось приглушённое сопение Валентины Петровны, и этот звук постепенно убаюкивал.
Около полуночи Марина почувствовала, что ей срочно нужно в туалет. Она осторожно спустилась вниз, стараясь никого не разбудить, и вышла в коридор, где было прохладно и пусто.
Когда она вернулась, то обнаружила, что Валентина Петровна не спит. Женщина сидела, опершись на локоть, и выглядела задумчивой.
— Не спится? — шепнула пожилая женщина, заметив Марину.
— Да, немного, — Марина присела на край нижней полки, чувствуя некоторое облегчение от неожиданного общения.
— Знаешь, я хотела извиниться, — неожиданно сказала Валентина Петровна, её голос стал мягче и искреннее. — За то, что так себя повела. Нахрапом взяла твоё место. Просто когда я услышала про Димку, про температуру эту, в голове помутилось. Как представила, что не успею к нему…
