Глеб рассмеялся, и на этот раз смех был искренним. Он встал, подошел к ней и обнял так крепко, что Лерочка почувствовала, как все ее обиды и страхи растворяются, хотя бы на минуту.
Но, как это часто бывает, мир длился недолго. Через неделю Нина Степановна приехала в гости. Без предупреждения, конечно, — она считала, что свекрови не нужно предупреждать, она и так всегда желанный гость. Лерочка, которая только что вернулась с работы и мечтала о душе и бокале вина, застала свекровь на кухне, инспектирующую холодильник.
— Валерия, — начала Нина Степановна, — у вас тут пусто, как в пустыне. Чем ты Глеба кормишь? Одними авокадо?
Лерочка глубоко вдохнула. Она вспомнила свой недавний бунт против Ларисы Петровны и решила, что хватит молчать.
— Нина Степановна, — сказала она, стараясь, чтобы голос ровным, — я уважаю вас, правда. Но если вы думаете, что я плохая жена, то скажите это прямо. А то эти намеки… я устала их слушать.
Свекровь замерла, держа в руках пачку йогурта, как будто это было вещественное доказательство. Глеб, который только что вошел на кухню, застыл в дверях. Молчание повисло, как тяжелый театральный занавес.
— Валерия, — наконец сказала Нина Степановна, — ты забываешься. Я для вас стараюсь, помогаю, а ты… неблагодарная.
— Мама, — вмешался Глеб, и его голос был неожиданно твердым. — Хватит. Лера — моя жена, и я ее люблю. Если тебе что-то не нравится, говори со мной. Но ее не трогай.
Лерочка посмотрела на Глеба, и ее сердце сделало кульбит. Впервые за долгое время он не просто молчал, а встал на ее сторону. Нина Степановна поджала губы, поставила йогурт обратно в холодильник и, не сказав больше ни слова, ушла.
Прошла неделя. Лерочка ждала, что Нина Степановна позвонит и начнет новый виток войны, но телефон молчал. Глеб сказал, что поговорил с матерью, и та, кажется, поняла, что перегнула палку. Лариса Петровна тоже притихла — видимо, Лерочкин бунт произвел впечатление. Но в один из вечеров Глеб пришел домой мрачнее тучи.
— Лер, — сказал он, бросая рюкзак на пол, — мама звонила. Она… в общем, она сказала, что если ты не извинишься, она не подпишет дарственную. Квартиру в центре, которую она нам обещала, отдаст тете Любе.
Лерочка замерла. Квартира в центре была их с Глебом мечтой — они иногда представляли, как переедут туда, как избавятся от ипотеки, как начнут новую жизнь. Но извиняться? После всего, что было? Лерочка посмотрела на Глеба и вдруг расхохоталась.
— Глеб, ты серьезно? Твоя мама шантажирует нас квартирой? Это же… это так мелочно, что даже смешно!
Глеб сначала нахмурился, но потом тоже улыбнулся.
— А я тебя предупреждал, Лерочка, — сказал он, подмигнув. — Будешь ссориться с моей мамой, она нас обоих оставит без поддержки. Вот ты и доигралась.
Лерочка кинула в него подушкой, и они оба рассмеялись. В тот момент она поняла, что никакая квартира не стоит того, чтобы ломать себя ради чужих ожиданий. Они с Глебом справятся — с ипотекой, с соседями, с Ниной Степановной. Потому что главное — это они вдвоем, против всего мира, с их маленькой кухней, икеевской лампой и верой, что все будет хорошо.
Лерочка не извинилась. Нина Степановна продолжала злиться, но через пару месяцев смягчилась и начала звонить снова, правда, уже без прежнего напора. Лариса Петровна, к удивлению Лерочки, однажды даже принесла им пирог — видимо, устала воевать. А Лерочка и Глеб продолжали жить своей жизнью, ссорясь, мирясь, смеясь и иногда сжигая омлеты. И в этом было что-то настоящее, живое, их собственное.
