Дома, поздно вечером, она рассказала обо всём Игорю.
Он слушал молча, сидя на краю кровати, глядя в пол.
— Я не хочу ссориться с мамой, — наконец сказал он устало. — Она просто волнуется. Ей важно, чтобы мы все были вместе, чтобы всё было общее.
Марина хотела сказать: «Нет. Ей важно получить мои деньги.»
Но не сказала. Только легла рядом и долго не могла уснуть.
Следующие недели стали тяжёлыми.
На даче их начали встречать холоднее. В разговорах всё чаще звучали намёки: «Кто за семью — тот помогает», «Кто против — тот себе на уме». Родственники, не вникая, вставали на сторону старших. Мол, уважение прежде всего. Мол, родители плохого не посоветуют.
Марина чувствовала, как между ней и Игорем встает стена.
Он всё реже спорил с матерью, всё чаще молчал. Стал задерживаться на работе. Дома витала тишина — не та, спокойная, а гнетущая, полная недосказанности.
Параллельно свекровь начала играть в долгую.
Она стала напоминать не только о помощи с квартирой, но и о всех подарках, поездках, в которых участвовала её семья.
— Я ведь тебя как родную приняла, Мариш. Да почти как дочку! А теперь что? Неужели так трудно немного помочь?
Однажды вечером, возвращаясь домой, Марина поймала себя на том, что идёт медленно, нарочно задерживаясь в пустом парке.
Ей не хотелось возвращаться в ту квартиру, где стены впитали молчание, где любимый мужчина боялся сказать своё слово, где каждый день становился боем без оружия.
Она понимала: всё не о даче.
Речь шла о принципах. О границах. О праве на свою жизнь.
Ведь если она уступит сейчас — завтра ей будут указывать, где жить, как растить детей, на что тратить свою зарплату.
А потом, в один из вечеров, свекровь пришла к ним домой.
Без приглашения, без предупреждения — с пакетом домашних пирожков и заготовленной речью.
— Я всё решила, — заявила она с порога. — Мы начинаем строительство весной. У нас всё будет красиво. Только деньги нужны в ближайшие месяцы. Ты ведь нас не подведёшь, Мариш?
Марина посмотрела на Игоря. Он стоял рядом и молчал.
И тогда она поняла: дальше тянуть нельзя.
Позже, когда дверь за свекровью захлопнулась, Марина повернулась к Игорю:
— Или ты скажешь матери всё сам, или я это сделаю.
Он посмотрел на неё так, будто впервые видел по-настоящему.
Не робкую девчонку, а женщину, которая знала, чего стоит.
Следующую неделю после дня рождения свекровь не звонила, но постоянно писала в семейный чат сообщения, полные намёков и упрёков.
— Мы больше не можем так, — сказал Игорь. — Я поговорю с мамой.
Они приехали на дачу вечером, когда солнце уже клонилось к закату.
Во дворе пахло костром, снова жарили мясо, в руках у детей были сладкие кукурузные початки. Все казались довольными, расслабленными. Только свекровь, завидев их, сразу напряглась.
— Мама, — начал Игорь, голос у него дрожал от напряжения. — Я пришёл сказать тебе прямо: квартира Марины — это её дело. Она не будет её продавать. И, пожалуйста, давай больше никогда не поднимать эту тему.
