В ту ночь Лена долго лежала, не выключая свет. В комнате было прохладно, из детской доносилось посапывание Маши. Она думала не об Игоре, не о той, другой, а о себе.
В голове медленно, со скрипом, начинала укладываться мысль: он ушёл не из-за неё. Он ушёл, потому что сам не умеет жить по-настоящему. А она умеет. Только забыла об этом.
— Мама, а папа будет меня сегодня забирать?
— Нет, Машуль. Сегодня я приду. Мы потом ещё зайдём в магазин, купим тебе пластилин.
— Тогда почему он не приходит?
Лена стояла перед зеркалом, расчесывая дочке волосы. Короткие вопросы Маши были хуже любых упрёков. Они звучали просто, но в них было то самое, чего Лена не могла объяснить — даже себе. И уж точно не ребёнку.
— Просто… у него сейчас дела.
— А он живёт теперь с другой тётей? И дочка у него другая?
— Мы с тобой об этом уже говорили. Да, он теперь живёт в другом месте. Но тебя он любит. И скоро увидится с тобой. Хорошо? Никаких других дочек у него нет.
— Хорошо, — Маша немного подумала. — А она тоже ему рисует?
— Та тётя. Я ведь рисовала ему котика.
— Конечно нет, Машуль. Пошли, опоздаем.
Вечером Лена сидела на кухне. Рядом лежал пластиковый пакет с документами — она перебирала бумаги, ища договор аренды. Решила, что хватит. Хватит жить с ожиданием, когда он позвонит, придёт, пожалеет. Он выбрал.
В дверь позвонили. Это была Ирина Николаевна. В руке — контейнер с голубцами.
— Я понимаю, что ты самостоятельная, но ты сегодня ела?
— Ну, бутерброд съела…
— Вот. А тут горячая еда.
Они сели, как в прошлый раз. Как будто между ними снова выросла невидимая нитка, теперь уже крепче, чем раньше.
— Он мне сегодня не звонил, — тихо сказала Лена.
— И не надо. Я сама с ним поговорила.
— Угу. Сказала, что ведёт себя как пятнадцатилетний. Он, конечно, обиделся, но сам виноват.
— Мычал. Говорил, что «попробовать надо», что «тебя не бросает», что это всё «на время».
— Да. Представляешь? Он думает, что может туда сходить, посмотреть, как там, а потом, если не получится — обратно.
Лена рассмеялась. Тихо, устало.
— Точно. А ты тут, значит, живи, жди, стирай, води в садик, готовь, сохраняй семейный очаг. А он будет «искать себя». В тридцать пять.
— Он ведь и правда не плохой…
— Он не злой. Но не взрослый. А это хуже.
На следующий день Лена взяла Машу и пошла гулять в парк. Было пасмурно, но тепло. Они катались на карусели, ели пончики, Маша радостно визжала. В какой-то момент Лена села на лавку и набрала СМС:
«Игорь, если хочешь увидеть Машу, забери в субботу в 10. Только заранее предупреди. И без «может быть». Надо — значит надо. Не для меня. Для неё.»
Лена прочитала и убрала телефон.
Суббота. Утро. Маша стояла у двери в новом платье.
— А папа точно придёт?
В 10:03 он позвонил в домофон. Поднялся, стоял в коридоре с покаянной улыбкой и двумя чупа-чупсами в руках.
— Надевай куртку и пойдём?
Он посмотрел на Лену, как будто ждал чего-то.
— Пока — да. Смотри, чтоб вернулись в шесть. Маша ужинать дома будет.
Когда дверь за ними закрылась, Лена села на кровать и, к своему удивлению, не заплакала. Наоборот. Впервые за долгое время почувствовала… пустоту. Спокойную, не тревожную.
Минут через десять зазвонил телефон. Ирина Николаевна.
— Приходи ко мне. У меня тут сырники и варенье малиновое.
— Мне неудобно одной, без Маши.
У Ирины Николаевны квартира была старой, с ковром на стене и тяжёлыми шторами. Лена зашла, сняла куртку.
— Сырники на столе. Варенье — вон там. Садись.
— Ты, кстати, снимать квартиру собралась?
— Да. Сначала испугалась. Потом подумала: а что тянуть? Он всё равно уже не вернётся. Даже если придёт — я уже не та, что раньше. Я теперь хочу без него. А эта квартира нам с Машей слишком большая.
