— Потерпеть? А сколько? Пока мне сорок? Пока у нас будет ребёнок, который будет слышать, как бабушка называет маму «нахлебницей»? Или пока я не выйду в окно с балкона третьего этажа?
Он замолчал. Снова. Как всегда. Без позиции, без характера, без защиты. У него было поразительное умение исчезать в момент, когда нужно быть рядом. Он физически присутствовал, но морально исчезал, как шутка в плохом сериале.
— Ну хочешь, я с ней поговорю… — пробормотал наконец.
Мирослава рассмеялась. Тихо, но с такой горечью, что даже Сергей вздрогнул.
— Ты? Поговоришь? Она тебя одной фразой обратно на место посадит. Твоё «мамочка, ну хватит» звучит как «мамочка, налей борща». Она не воспринимает меня как человека. А тебя — как мужчину.
— Нет. Ты прогибаешься. И в этом вся разница.
В комнате повисла тишина. Только холодильник щёлкнул термостатом, словно решая, с кем он сегодня — с женой или со свекровью.
Мирослава встала. Медленно, спокойно. Как человек, у которого не осталось иллюзий.
— Слушай внимательно, Серёж. Завтра я беру выходной. Поеду к нотариусу. Мне пришло письмо — дедушка умер. Оставил мне квартиру в Сергиевом Посаде. Я пока не верю, но если это правда — я переезжаю. Одна. Если ты хочешь — приходи. Но без мамы. Никогда больше.
— Нет. Но если ты хочешь, можем устроить семейный вечер — я, ты и Елена Павловна. Сидим у нотариуса, пьём чай и делим наследство. Только ты учти: в этот раз — я хозяйка. И шампунь будет стоить ровно столько, сколько мне хочется.
Сергей смотрел на неё как на чужую. Как будто впервые видел в ней не домашнюю кухарку, не затычку между ним и матерью, а живого человека. Женщину с характером. Женщину, которую он терял.
Мирослава ушла в спальню. А он так и остался сидеть, с открытым пивом, которое стало резко невкусным.
— Да ты с ума сошла, Мир! Ну как ты себе это представляешь?! Уехать туда, в Посад, одной? Сама? А я? — Сергей метался по комнате, словно ему под ногами положили ковёр с кнопками.
— Ты можешь поехать со мной, — спокойно сказала Мирослава, откидываясь на спинку дивана. — Но при одном условии: мама не едет. Ни на денёк. Ни «пожить пока ремонт». Ни «она тут временно». Только мы. Вдвоём. Иначе я еду одна.
— Ты ставишь меня перед выбором между женой и матерью? — голос его задрожал, и Мирослава уже не знала — от возмущения или от того, что он впервые в жизни должен был сделать выбор.
— Нет, Серёж. Это ты сам себя туда поставил, когда шесть лет молчал, как тряпка, каждый раз, когда она называла меня «нахлебницей».
Сергей отвернулся к окну. Смотрел, как на улице парковались машины, как соседка снизу выносила мусор в домашнем халате. Он ждал чего угодно, только не этого. Ему казалось, что всё будет, как обычно: поскандалят, помолчат, переспят, и она всё забудет. А она вот сидит тут — упрямая, чужая и решительная.
— Слушай, — севшим голосом сказал он. — Давай не рубить с плеча. Там же в Посаде ещё неизвестно что. Может, и не квартира вовсе. Может, доля в общаге на отшибе. Поедем — разберёмся. Вместе. А потом вернёмся.
— Нет. Я не вернусь. Я начну там всё заново.
— Заново? — Сергей зло рассмеялся. — Одна? Без работы? Без меня? Думаешь, тебя там кто-то ждёт? Умная нашлась. Квартиру увидела — и всё, корона на голове.
