— С того, что ты начал с ней говорить шёпотом по вечерам. Что ты стал избегать меня, когда берёшь трубку. Что она уже спрашивала “какой стороной лучше поставить шкаф в вашей спальне”. Не “их”, а “вашей”, Иван.
Он поднялся и отступил на шаг. — Алина, ты неадекватно реагируешь. Мама просто хотела…
— Что? — Алина поднялась. Голос её стал резким. — Просто хотела что? “Просто хотела” что-то НОВОЕ продать? Свою квартиру, например?
Он замер. Вот теперь — тишина. Та, от которой по спине бегут мурашки. Та, что может быть только перед бурей.
— Ты знал? — тихо спросила Алина. — Ты знал, что она собирается продавать?
Он посмотрел в сторону окна. — Она… просто размышляла. Сказала, что устала жить одна. Что мы могли бы пожить вместе какое-то время. Сэкономили бы на аренде. Мол, “у вас места много”…
— У МЕНЯ места много, Иван. Место, которое я создавала САМА. И знаешь, что самое отвратительное? Я всегда думала, что ты — это ты. А не чей-то “сынок под каблуком”.
Он вспыхнул: — Не перегибай. Это моя мать. Я обязан о ней заботиться.
— А я? — Алина обвела рукой кухню, комнату, стену, где висели её фотографии из Исландии. — А ты обо мне не обязан заботиться?
— Поняла, — сказала она. — Спасибо. Ужин остывает. Сам разогрей.
Она вышла из кухни, с чувством, будто из неё вынули позвоночник.
Алина не спала вторую ночь. Она ворочалась в постели, как будто под ней были не подушки и матрас, а наждачка. Иван храпел вполголоса — спокойно, с перекатами, будто у него на душе благость и покой.
С утра она ушла на работу пораньше. Без слов. Без взгляда. Просто закрыла за собой дверь и, спускаясь по лестнице, вспоминала, как год назад они вдвоём выбирали эти панели в подъезде, спорили, смеялись. А теперь даже молчание у них общее — глухое и холодное.
Вечером она вернулась позже обычного. Усталая. Синяки под глазами. И первое, что увидела — чужие тапки в коридоре. Плюшевые, с вышитым медвежонком. И — пакеты. Из “Ленты”. С подписями маркером: “на кухню”, “в спальню”, “туалет”.
— Ты издеваешься? — голос сорвался в хрип.
Из кухни вышла Тамара Петровна в её фартуке — в том самом, что Алина покупала в Париже. На распродаже, но зато какой стильный! И с кухонным полотенцем на плече, как в плохих фильмах.
— Ой, Алинка! Ну наконец-то! Устала, бедная? Я вот тут решила помочь вам — приготовить борща. А то у вас же всё эти пасты-риголетты, желудку вредно.
Алина повернулась к двери, медленно, очень медленно.
— Иван дома? — спросила она, не глядя.
— Да на балкон вышел, курит, — вздохнула Тамара. — Я ему уже тысячу раз говорила — брось, сынок, ну ты же программист, у тебя мозги!
— Ну, хоть что-то общее у нас с вашей семьёй, — процедила Алина. — Иван!
Он вышел, с сигаретой в руке и видом застигнутого на месте преступления.
— Привет, — тихо сказал он. — Мам, может, ты…
— Нет, — перебила Алина. — Пусть остаётся. Пусть всё слышит. Ты позволил ей сюда переехать?
