Ирина замерла. В чашке её отражение дрогнуло, будто в воде подул сквозняк.
— Это она тебе так сказала? — голос её был тихим. Почти ласковым. — Оформи на себя. На всякий случай.
Виктор начал чесать затылок.
— Нет… ну… я сам подумал. Мало ли, вдруг с тобой что-то…
— Ага, — перебила Ирина. — Например, я сбегу от тебя в Бутово к любовнику. И оставлю тебе квартиру с сиренью в окне.
Виктор усмехнулся, будто отшутиться пытался.
— Ир, не перегибай. Просто… я твой муж. А не посторонний человек. Чего тебе стоит?
— Мне стоит бабушкиного доверия. И, между прочим, двух лет ночных смен. Пока ты пил пиво с мамой под сериалы.
— Это низко, — тихо сказал он.
— Зато правдиво, — ответила она.
Ночью она не спала. Лежала, глядя в потолок. Слышала, как он сопит, как переворачивается, как храпит по-дурацки. И думала — а если бы не было этой квартиры, был бы он рядом?
Наутро Наталья Петровна снова пришла. Без звонка.
— Знаешь, Ира, я подумала… — начала она, даже не снимая туфель. — Мне ведь скоро шестьдесят. А прописки у меня нет. Внуков ты не даёшь. Виктор из-за тебя нервничает. Может, тебе стоит подумать, как быть женщиной, а не хозяйкой кладбищенского добра?
Ирина смотрела на неё, как на лужу в новой обуви.
— А вы, может, подумайте, как быть матерью, а не квартирным риэлтором.
Когда дверь за ней закрылась, Ирина прислонилась к стене. Тело дрожало. В глазах кололо от обиды и злости. Она знала: это только начало. Наталья Петровна не отступит. И Виктор — не встанет между ними. Он никогда не стоял.
Она пошла на кухню, заварила себе ещё один кофе. И вдруг подумала: А может, я не злая. Может, я просто учусь защищать то, что моё.
А потом достала с полки старый альбом. Открыла на странице, где они с бабушкой смеются, облитые вареньем.
И впервые за много дней улыбнулась. В середине недели Ирина пришла с работы и сразу поняла: в квартире кто-то был.
Не потому что дверь открыта — закрыта. Не потому что разбросано — наоборот, всё на месте, но… будто чужой человек прошёлся по её воздуху, оставил след. Как в лифте после незнакомца: вроде и один, а пахнет чужими духами.
Она бросила сумку на табурет и сразу в спальню.
На тумбочке стоял её флакон духов — снят колпачок. Подушка на её стороне кровати слегка примята. В ванной — зубная щётка Виктора, которой он давно не пользовался, сухая как щепка, — была влажной. А в мусорке сверху лежал чайный пакетик, хотя она в тот день пила кофе.
— Мамина работа, — вслух произнесла Ирина, и в голове у неё клацнуло, как в наручниках. — Ну здравствуй, вторжение.
— Ира, не психуй, — Виктор пришёл к вечеру, уже с выражением виноватого кота на лице. — Мама зашла. Привела мастера посмотреть стиралку. Она текла, я тебе говорил. Мы с ней решили, что вызовем спеца.
— Ну, ты на работе…
— И это, по-твоему, нормально? Пускать её сюда, когда меня нет?
— Это же наша квартира.
— Нет, Витя. Моя. Это ты, наверное, забываешь, а она — вообще игнорирует.
Он присел на край дивана, развёл руками.
— Я просто хочу, чтобы мы были семьёй. Без этих границ, условий, завещаний…
Ирина глянула на него как на незнакомца.
— А я хочу быть женщиной, а не арендодателем с подселенкой.
Он замолчал. Потом вдруг сказал:
— Слушай… мама кое-что узнала. Ну, про бабушкину квартиру. Говорит, что ты оформила её с нарушениями. Что можно обжаловать. Там срок давности ещё не вышел.
— Ты серьёзно? — Ирина застыла. — Она угрожает мне судом?
— Она просто хочет справедливости…
— Она хочет пожить тут до конца жизни, пока я в прихожей на тумбочке буду свои вещи складывать?
— Ир, не передёргивай…
— А ты, Витя, не прогибайся, — перебила она. — Если ты так хочешь быть маменькиным сынком — вперёд. Только не в моей квартире.
На следующий день Наталья Петровна явилась снова. На этот раз — с чемоданом. И хозяйственным видом человека, который давно всё решил.
— Мне надо где-то остановиться, — сообщила она, снимая пальто. — Меня соседка достала. Курит, орёт, музыку слушает. Участковый — ноль внимания. А тут тихо. Воздух хороший. Прописка, конечно, ещё не оформлена, но всё впереди.
