Первое заседание было коротким. Наталья Петровна пришла в белом пиджаке, с адвокатом — худым, лысоватым, в очках с цепочкой. Говорил тихо, но цепко, как ювелир по металлу.
— Моя доверительница считает, что завещание составлено под давлением. Что наследодатель находился в зависимом положении — финансовом и физическом. Документы есть.
Ирина ничего не сказала. Только посмотрела на Виктора — он сидел отдельно. Один. Ни за кого. Ни против кого. Поза — нейтральная. Как у мебели.
Даже сейчас — в стороне.
Адвокат Ирины — женщина с седой косой и острым взглядом, — кивнула судье:
— У нас есть все справки. Бабушка Ирины была дееспособна, передвигалась самостоятельно, имела банковский счёт, который вела сама. Завещание составлено нотариально, без посторонних лиц. Показания свидетелей прилагаются.
Судья отложил дело на две недели. В зале запахло пылью и электричеством.
Вечером Наталья Петровна позвонила. Впервые — сама.
— Ира… — голос был мягкий, почти приторный. — Давай поговорим. По-женски.
— Я не хочу скандалов. Просто ты должна понять. У меня никого нет. Эта квартира — единственный шанс выжить. Ну не гони же ты старую женщину под поезд.
— Вы живёте в двухкомнатной. Квартира приватизирована. Есть пенсия, есть брат…
— Но нет покоя. Покой — у вас. И потом… разве я не заслужила хоть кусочек? За все эти годы? За помощь твоей бабке?
— Она оставила мне всё — зная, кто что заслужил. И вы — знаете. Но не можете с этим жить.
— Да ты же одна. Без детей. Мужа уже почти нет. Кому тебе всё это? Тебе бы хоть комнатку…
— Стоп, — Ирина резко встала. — Вот вы и проговорились. Комнатку. Вот как вы меня видите. Как проблему, которую надо загнать в чулан.
— Я вижу тебя как эгоистку. Без сердца. Холодную змею.
— А я вас — как риэлтора на пенсии. Только клиенты — родня.
Вторая неделя прошла в напряжении. Виктор так и не переехал. Приходил — молчал. Варил кофе. Смотрел телевизор. Спал на диване.
На третий день спросил:
— Ты правда будешь судиться до конца?
— Даже если проиграешь?
— Тогда подам апелляцию.
— А если мама будет болеть?
Он долго смотрел в окно. Потом сказал:
В день второго заседания Ирина пришла в чёрном. Волосы собраны. Папка под мышкой.
Наталья Петровна была нарядная, с золотым кулоном. Говорила громко:
— Я хотела бы выступить. Я ухаживала за матерью завещательницы. Я носила ей таблетки. Я в этой квартире провела двадцать лет жизни. И считаю, что моя невестка захватила её хитростью и подлостью.
Судья сделал пометку. Не вскинул бровь. Видно, не впервой.
Адвокат Ирины подала справки: банковские переводы, где бабушка переводила деньги ей, Ирине — на ремонт, на лекарства, на жильё. Всё с комментариями: «Спасибо, внученька».
— Есть свидетель, который может подтвердить, что завещание подписывалось без давления?
— Да, — поднялась Ирина. — Нотариус Копылова. У нас её заключение. И видеозапись процедуры. Вот флешка.
— Значит, с доказательствами всё ясно.
— Решение будет через три дня.
Через три дня Ирина стояла у дверей участка. Держала лист в руках.
Иск Павловой Н.П. оставить без удовлетворения.
Наталья Петровна позвонила вечером.
— Поздравляю, — сказала холодно. — Получила. Радуйся.
— Я не радуюсь. Я защищала.
— Ты думаешь, ты победила?
— Нет. Я просто не проиграла.
— Знаешь, Ира… тебе ещё жизнь покажет. Вот вспомнишь меня. Когда останешься одна. Когда никто тебе не принесёт салатик.
— Я лучше сама себе приготовлю. И никому не отдам ложку.
Через неделю Виктор ушёл. Собрал сумку. Ничего не сказал. Только посмотрел — долго. Усталые глаза. И лицо — будто из другого времени.
— Я пытался. Но между вами — война. А я не солдат.
— Ты не солдат. Ты — чемодан без ручки.
Он кивнул. Повернулся. Ушёл.
Прошло два месяца. Лето стояло душное, лукавое. На кухне всё по-прежнему: кофе, сирень, подоконник.
В один из вечеров Ирина взяла коробку. Достала ключи. На кольце было три — от подъезда, от квартиры и от старого ящика в подвале.
Выбросила один. Тот, который давала Виктору. Положила коробку в ящик с надписью «Прошлое».
И написала от руки: «Здесь жила женщина. Не злая. Просто в своём доме.»
