На кухне Надежда Петровна брякала кастрюлями. Громко. С намёком. Типа: в доме, где уважают старших, так рано не встают и лишний воздух не тратят.
Юля молча налила себе чай. Глотнула. Горько. Даже сахар не спас. Вошёл Сергей, с заспанным лицом и мятой футболкой.
— Доброе утро, — сказал он, будто ничего не было.
— Неужели? — Юля глянула на него, как на почтальона, который опять перепутал адрес.
Он вздохнул. — Я думал… может, ты передумаешь.
— Неа, — коротко. — Я не тост, чтобы подрумяниться в последний момент.
— Юль, ну это же всё из-за нервов. Мама, она просто… ну, характер. Тяжёлый. Но ведь ты сама говорила, что хочешь, чтобы мы были вместе.
— Я хочу. Но не так. Не с унижением за гарниром и насмешками между строк.
Надежда Петровна зашла в кухню, как буря в зной.
— Надеюсь, ты сегодня всё же уберёшь свои вещи из моего шкафа. Я уже третью ночь сплю, как в пионерском лагере — на чемоданах.
Юля обернулась к ней с удивительным спокойствием.
— Не беспокойтесь. Уже убрала. И заметьте — даже не порвала ваши плакаты с Лениным.
— Ещё бы! — свекровь фыркнула. — А то ты у нас любительница театральных жестов. Слёзы, драмы, хлопанье дверями.
— Да, потому что на крик отчаяния вы реагируете только, когда мебель начинает двигаться.
Сергей опустил голову.
— Я правда… я не хотел, чтобы всё так…
— Ты просто ничего не хотел. Ни принимать решения, ни брать ответственность. Тебе удобно. Мама тебя кормит, жена тебя терпит. Уютный ад.
Он молчал. Потому что спорить было не с чем.
Чемодан был собран за час. В нём — немного одежды, ноутбук, книги. Бесполезные в этом доме, но важные для головы. Паспорт — в боковом кармане. Как символ свободы. Или бегства. А может, одного и того же.
Юля стояла у двери. Надевала кроссовки. Никто не помог. Никто не предложил кофе на дорогу. Только часы тикали, как в пыточной.
— Я ухожу, — сказала она, и голос её был почти нейтральным. Почти.
Надежда Петровна села на стул. — Ну и катись. Найдёшь себе кого-нибудь по вкусу. Раз у нас тут не ресторан.
Сергей подошёл ближе.
— К подруге. А дальше — найду. Сниму комнату, устроюсь на подработку. Выживу. Как-нибудь без ежедневной оценки моей стирки и морального портрета.
— Юль… — он потянулся к ней, но она отступила. Резко. Как от огня.
— Не надо. Ты уже сделал выбор. Или, точнее, не сделал — что в твоём случае одно и то же.
Она вышла. Лестница — холодная, как первая сигарета после долгого перерыва. Двор — серый, мокрый, с пыльным небом. Но — свободный.
На улице к ней бежала… Таня, её младшая сестра, студентка филфака, которую Юля не видела пару месяцев. Та самая, которая когда-то спорила с ней, что «семья — это главное», и «надо терпеть».
— Юль, я вчера твою сторис увидела. Где ты написала, что «не всякая крепость стоит осады». Ты… правда ушла?
Таня обняла её. Крепко. По-настоящему.
— Я горжусь тобой. — С чего бы? — Потому что я сама вот-вот в такой же ловушке окажусь. Только у меня пока хватает смелости смотреть на твой пример. А не на свой страх.
Юля улыбнулась. Сквозь слёзы. Потому что этот момент — впервые за много месяцев — был настоящим. Живым. Без фальши. Без «надо». Без «будь удобной».
Они пошли по улице вместе. Под одним зонтом. И мир вокруг уже не казался таким чужим.
Юля не знала, как будет дальше. Где будет жить, чем питаться. Но она точно знала, чего больше не будет.
Теперь было только она. И дорога. И выбор, который она наконец сделала сама.
