— Варя, ну ты же сама говорила, что у тебя есть подушка, — сказала Яна Павловна, устало сжимая чайную ложку в руках, как будто собиралась её метафорически воткнуть в кого-то конкретного. — Ну и что она лежит мертвым грузом? У мамы, между прочим, плесень на потолке! Ты знаешь, что такое плесень? Это гриб. Это болезнь!
Варвара едва сдержалась. Она слышала этот монолог уже в четвёртый раз за неделю. В этот раз — за общим столом, с тарелкой недоеденной перловки перед собой, в присутствии мужа, который с мрачной миной ковырял вилкой в куриной котлете.
— Яна Павловна, — начала Варя ровно, хотя внутри всё кипело, — во-первых, моя подушка — это мои личные накопления. Во-вторых, если на потолке завёлся гриб, может, стоит обратиться в ЖЭК, а не ко мне?
— Ах, какая ты умная стала! — всплеснула руками свекровь. — Как будто это мне надо! Это вашему мужу нужна помощь, он же мой сын, а значит, и твоя семья!
— Моя семья — это тот, кто меня уважает, — Варя произнесла это, не глядя ни на кого, будто пробовала на вкус. И ей понравилось. — А не тот, кто считает, что я — кошелёк с ногами.
В комнате повисла тишина, в которой Андрей громко отодвинул стул и, подняв глаза, сказал с тем тоном, с которым обычно говорят фразу: “Ты же понимаешь, что всё не так однозначно.”
— Варя… Ну, чего ты так сразу? Мамина квартира — это ж и нам когда-то будет, правильно?
— Спасибо, что сразу обозначил: “будет”. То есть ты уже запланировал моими деньгами купить себе потолок в наследство?
— Ну, ты загнула, — Андрей нервно усмехнулся. — Это же просто помощь. Мы же семья.
— Ага. Семья — это когда я пашу на двух работах, а ты поддакиваешь маме, когда она снова просит “немножко” на шторы, на врача, на внучат племянниц, на потолок, на кухню, на жизнь. А ты стоишь рядом и говоришь: “Варь, ну она же мать…”
— Она и тебе как мать, — язвительно бросила Яна Павловна, подливая себе чаю, будто на чаепитии, а не в эпицентре грядущего землетрясения. — Вот интересно, а твоя родная мать где? Сколько раз она тебе помогла? А я — я с тобой как с дочерью. Я тебе и рецепты давала, и за твоей квартирой смотрела, пока вы в отпуск уезжали. И шторы тебе подшивала, между прочим.
— Я не просила. И не платила за это 300 тысяч, — Варя встала из-за стола. — Я сейчас в комнату. Мне надо поработать. Завтра дедлайн.
Она вышла, не хлопая дверью, потому что хлопать — значит показать, что тебе не всё равно. А она очень старалась убедить себя, что уже всё равно.
Позже вечером, лёжа рядом на диване, Андрей завёл разговор, как будто ничего не произошло.
— Варя, ну ты же понимаешь… Мама — одна. Ей тяжело. Пенсия маленькая. Ремонт — дело важное. Там гриб, на самом деле. И у неё давление.
— А у меня нервы, — ответила Варя, не отрывая взгляда от потолка. — И чувство, что я в этом браке — инвестиционный проект. Ты меня любишь или просто удобно жить с человеком, у которого есть “подушка”?
— Нет, скажи честно. Ты когда маме всё это про мои накопления рассказывал — ты в этот момент кем себя ощущал? Моим мужем или её сыном?
— Ну, я просто сказал, что ты неплохо зарабатываешь. Она спросила. Я что, должен был соврать?
— Ты должен был защитить. — Варя поднялась на локтях. — Это и есть суть семьи. Не то, что вы там с мамой делите — гриб, потолок и наследство. А то, что в трудной ситуации муж стоит рядом, а не прячет глаза и кивает женщине, которая требует деньги у его жены, как будто это её касса.
