— Ты думаешь, я не видела, как ты шепчешься с этим своим «коллегой» в углу на корпоративе? Как он смотрит на тебя? Как вы оба исчезли на полчаса? — Мама, я прошу тебя, не начинай снова. Полина беременна, ей нельзя нервничать. — Беременна! Какое удобное состояние! Теперь мы все должны ходить на цыпочках вокруг твоей драгоценной жены, пока она вынашивает неизвестно чьего ребенка! — Я предупреждаю тебя в последний раз. Еще одно слово, и ты больше не переступишь порог этого дома. — Этот подкидыш никогда не будет носить нашу фамилию — мой Костик бесплоден, а значит, ты нагуляла его на стороне, — прошипела свекровь, глядя на Полину с таким презрением, что воздух между ними, казалось, вот-вот воспламенится. Полина машинально прикрыла живот рукой, словно пытаясь защитить еще не родившегося ребенка от ядовитых слов. Седьмой месяц беременности давался ей нелегко — токсикоз, отеки, постоянная усталость. А теперь еще и это. — Людмила Аркадьевна, — она старалась говорить спокойно, хотя внутри все клокотало от гнева, — мы уже обсуждали это. Константин сдавал анализы повторно. Врачи говорят о чуде, но такое случается. Спермограмма… — Не смей произносить при мне эти мерзкие слова! — взвизгнула свекровь, ударив ладонью по столу так, что чашки подпрыгнули. — Я тридцать лет проработала в медицине! Думаешь, я не знаю, что такое азооспермия? Это не простое бесплодие, это полное отсутствие сперматозоидов! Это не лечится, не проходит само, это навсегда! Полина сжала кулаки под столом. Спор, который начался еще три месяца назад, когда они с Костей объявили о беременности, казалось, никогда не закончится. — Мама, хватит, — Константин вошел на кухню, его лицо было бледным и осунувшимся, как у человека, который не спал несколько ночей подряд. — Мы пришли к тебе на день рождения, а не для того, чтобы снова выслушивать эти обвинения. Людмила Аркадьевна перевела взгляд на сына, и ее лицо мгновенно смягчилось. Всегда так — для сына у нее были только нежность и забота, для невестки — яд и когти. — Костенька, я только хочу защитить тебя, — проворковала она. — Ты слишком добрый, слишком доверчивый. Всегда был таким, с самого детства. Помнишь, как тебя обманул тот мальчишка из соседнего двора? Выманил твой новый велосипед, а взамен дал сломанную приставку? Костя поморщился. — Мне было восемь лет, мама. И это не имеет никакого отношения к Полине и нашему ребенку. — Нашему? — Людмила Аркадьевна горько рассмеялась. — Ты правда в это веришь? После всех тех врачей, которых мы обошли? После всех тех анализов? Полина встала, чувствуя, что еще немного — и она либо расплачется, либо скажет что-то, о чем потом пожалеет. — Я подожду тебя в машине, — тихо сказала она мужу. — Спасибо за чай, Людмила Аркадьевна. С днем рождения. Она вышла из кухни, чувствуя, как спина горит от ненавидящего взгляда свекрови. Проходя через гостиную, она бросила взгляд на семейные фотографии, расставленные на полках. Костя в детстве — худенький, застенчивый мальчик с копной русых волос. Костя-подросток, серьезный, в очках, с какими-то наградами за олимпиады. Костя-студент, уже более уверенный в себе, но все с той же мягкой улыбкой. И ни на одной фотографии не было его отца — тот ушел, когда Косте было всего три года, оставив Людмилу Аркадьевну одну с ребенком. Может, в этом была причина ее гиперопеки, ее болезненной привязанности к сыну? Полина вздохнула и вышла на улицу. Апрельский воздух был свежим после недавнего дождя, пахло мокрой землей и молодой листвой. Она села в машину и закрыла глаза, пытаясь успокоиться. Ребенок внутри нее шевельнулся, и она машинально погладила живот. — Все будет хорошо, малыш, — прошептала она. — Мы справимся. Костя вышел из дома матери через пятнадцать минут. Его лицо было еще бледнее, чем раньше, на скулах играли желваки. — Прости, — сказал он, садясь за руль. — Она просто… она не может принять мысль, что я могу быть счастлив без ее участия. Полина молча кивнула. Она знала, что бесполезно обсуждать с мужем его мать — это всегда заканчивалось ссорой. Костя был слишком привязан к Людмиле Аркадьевне, слишком зависим от ее одобрения, хотя никогда бы не признался в этом. — Что она сказала после моего ухода? — все же спросила Полина, когда они выехали на главную дорогу. Костя крепче сжал руль. — Ничего нового. Те же обвинения, те же требования сделать тест на отцовство. Полина повернулась к нему. — И что ты ответил? Он бросил на нее быстрый взгляд. — То же, что и всегда. Что я верю тебе и что этот ребенок — мой, независимо от того, что говорят врачи. Полина отвернулась к окну, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. Она любила Костю, правда любила. Он был добрым, заботливым, надежным. Но иногда ей казалось, что в их браке всегда будет трое — она, Костя и его мать, вечно стоящая между ними. — Знаешь, — сказала она после долгого молчания, — может, нам стоит сделать этот тест. Чтобы раз и навсегда закрыть этот вопрос. Костя резко затормозил, благо дорога была пустой. — Что? — он повернулся к ней. — Ты серьезно? После всего, что она наговорила, ты хочешь доказывать ей что-то? — Не ей, — покачала головой Полина. — Тебе. Я вижу сомнение в твоих глазах, Костя. Как бы ты ни отрицал, часть тебя верит ей. Верит, что я могла… что этот ребенок… Она не смогла закончить фразу, голос сорвался. Костя выключил двигатель и повернулся к ней всем телом. — Послушай меня, — сказал он твердо. — Я знаю, что ты мне не изменяла. Знаю, что этот ребенок — наш. И мне не нужны никакие тесты, чтобы это доказать. — Тогда почему ты каждый раз защищаешь ее? — тихо спросила Полина. — Почему позволяешь ей говорить все эти ужасные вещи обо мне, о нашем ребенке? Костя провел рукой по волосам — жест, который всегда выдавал его нервозность. — Она моя мать, Полина. Она вырастила меня одна, отказывала себе во всем, чтобы я мог учиться в хорошей школе, поступить в университет. Я не могу просто вычеркнуть ее из своей жизни. — Я и не прошу тебя об этом, — Полина покачала головой. — Я прошу тебя защищать меня и нашего ребенка так же, как ты защищаешь ее. Костя молчал, глядя прямо перед собой. Полина знала этот взгляд — он всегда так смотрел, когда не знал, что ответить, когда был разрываем между двумя одинаково сильными чувствами. — Давай поговорим об этом дома, — наконец сказал он, снова заводя машину. Полина кивнула и отвернулась к окну. Дома, конечно. Дома, где они могут снова отложить этот разговор, как откладывали уже много раз. Где Костя может снова уйти в свой кабинет, сославшись на работу, а она останется одна со своими мыслями и страхами. Как всегда. *** Дома их ждал сюрприз. У подъезда стоял знакомый черный «Мерседес» — машина Павла, старшего брата Кости. Сам Павел сидел на лавочке у входа, куря сигарету. — Не ожидал тебя увидеть, — сказал Костя, выходя из машины. — Ты же вроде в Питере до конца месяца? Павел затушил сигарету и встал. В отличие от младшего брата, он был высоким, широкоплечим, с уверенными движениями человека, привыкшего командовать. Полина всегда немного побаивалась его — слишком прямой, слишком резкий, слишком… мужской, в отличие от мягкого, интеллигентного Кости. — Вернулся раньше, — Павел пожал руку брату и кивнул Полине. — Мама звонила. Сказала, у вас какие-то проблемы. Костя напрягся. — Никаких проблем. Просто мама никак не может смириться с тем, что я вырос и у меня своя жизнь. Павел хмыкнул. — Да ладно тебе. Она волнуется, это нормально. Особенно в вашей… ситуации. Полина почувствовала, как краска заливает лицо. Значит, Людмила Аркадьевна уже успела поделиться своими подозрениями с старшим сыном. Прекрасно. — Давайте поднимемся, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал нормально. — Поговорим дома. В квартире Павел сразу прошел на кухню, по-хозяйски открыл холодильник и достал бутылку пива. — Будешь? — спросил он Костю, который неловко топтался в дверях. — Нет, спасибо, — Костя бросил взгляд на Полину. — Я, пожалуй, приму душ. День был длинный. И он исчез в глубине квартиры, оставив Полину наедине с Павлом. Трус, подумала она с внезапной горечью. Всегда убегает, когда нужно принимать сложные решения. — Присядь, — Павел кивнул на стул напротив себя. — Нам нужно поговорить. Полина медленно опустилась на стул, чувствуя, как напрягается каждая мышца в теле. Что-то в голосе Павла, в его взгляде заставило ее внутренне подобраться, как перед атакой. — О чем? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. Павел сделал глоток пива, не сводя с нее глаз. — О ребенке, конечно. О том, кто его отец. Полина выпрямилась. — Отец — Костя. Твой брат. Мой муж. Павел усмехнулся, но в его усмешке не было веселья. — Мы оба знаем, что это невозможно. Костя не может иметь детей. Никогда не мог. — Врачи говорят… — Врачи говорят много чего, — перебил ее Павел. — Но факты остаются фактами. У Кости азооспермия с рождения. Это генетическое, необратимое. Никакие чудеса тут не помогут. Полина сжала кулаки под столом. — Почему ты так уверен? Ты что, его лечащий врач? — Нет, — Павел снова отпил пива. — Но я знаю об этом давно. С тех пор, как ему было шестнадцать и мама водила его по врачам. Я тогда уже был студентом-медиком, помогал с анализами, с поиском специалистов. Диагноз был однозначным. Полина смотрела на него, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. — Зачем ты мне это говоришь? Павел поставил бутылку на стол и наклонился вперед. — Потому что хочу знать правду. Кто отец, Полина? Какой-нибудь случайный парень с корпоратива? Или постоянный любовник? Косте нужно знать, на что он подписывается. Полина почувствовала, как внутри поднимается волна гнева — чистого, обжигающего. — Выметайся из моего дома, — тихо, но твердо сказала она. — Сейчас же. Павел не двинулся с места. — Не раньше, чем получу ответы. Костя слишком мягкий, слишком доверчивый. Он готов поверить в чудо, лишь бы не видеть правду. Но я — нет. — Это не твое дело, — Полина встала, опираясь руками о стол. — Это касается только меня и Кости. — Он мой брат, — просто ответил Павел. — Всё, что касается его, касается и меня. Они смотрели друг на друга через стол, и в воздухе между ними словно проскакивали электрические разряды. — Знаешь, что я думаю? — вдруг сказал Павел, и его голос изменился, стал ниже, интимнее. — Я думаю, что знаю, кто отец. Полина замерла. — О чем ты? Павел медленно поднялся, обошел стол и остановился прямо перед ней, слишком близко, нарушая личное пространство. — Новогодний корпоратив. Десять месяцев назад. Ты была в том синем платье с разрезом до бедра. Костя уехал раньше — у него разболелась голова. А я предложил тебя подвезти. Полина отступила на шаг, чувствуя, как кровь отливает от лица. — Ты пьян. Ты несешь бред. — Мы оба были пьяны, — продолжил Павел, словно не слыша ее. — Но не настолько, чтобы не понимать, что делаем. Ты сама пригласила меня подняться. Сказала, что Костя принял снотворное и не проснется до утра. — Заткнись, такого не было, ты тогда на ногах не стоял — прошептала Полина, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Он сделал еще шаг к ней, и теперь они стояли почти вплотную. — А потом ты перестала отвечать на звонки. Избегала меня на семейных встречах. И вскоре объявила о беременности. Полина смотрела на него широко раскрытыми глазами, не в силах произнести ни слова. — Скажи мне правду, Полина, — тихо произнес Павел. — Этот ребенок мой? В этот момент в дверях кухни появился Костя. Его волосы были влажными после душа, на лице застыло странное, отрешенное выражение. — Как долго ты здесь стоишь? — спросила Полина, чувствуя, как сердце проваливается куда-то вниз. — Достаточно, — ответил Костя, и его голос звучал неузнаваемо — холодно, отстраненно. — Я слышал всё. Павел отступил от Полины, поворачиваясь к брату. — Костя, я… — Не нужно, — перебил его Костя. — Я всегда знал, что ты завидуешь мне. Что ты никогда не мог смириться с тем, что мама любит меня больше. Но это… это даже для тебя слишком. Павел покачал головой. — Ты не понимаешь. Это не то, что ты думаешь. — Нет? — Костя горько усмехнулся. — А что же это? Ты только что обвинил мою жену в измене. Намекнул, что ребенок, которого она носит — твой. Что еще я должен понять? Он повернулся к Полине, и в его глазах она увидела такую боль, что невольно сделала шаг к нему. — Костя, клянусь, ничего не было. Он всё выдумал. — Я знаю, — неожиданно мягко сказал Костя. — Я знаю, что ничего не было. Он перевел взгляд на брата, и теперь в его глазах была не боль, а что-то другое — что-то холодное, решительное. — Потому что в ту ночь, после корпоратива, я не принимал снотворное. Я не спал. Я слышал, как ты звонил в дверь. Как Полина сказала тебе уходить. Как ты настаивал. И как она в конце концов захлопнула дверь перед твоим носом. Павел побледнел. — Ты лжешь. — Зачем мне лгать? — пожал плечами Костя. — Ты мой брат. Я любил тебя всю жизнь, восхищался тобой. Даже когда ты относился ко мне как к обузе, как к маменькиному сынку, которому всё достается легко. Даже когда ты пытался увести у меня девушку в институте — помнишь Марину? Даже когда ты «случайно» пролил вино на мою диссертацию за день до защиты. Он сделал шаг к брату, и впервые в жизни Полина увидела, как Павел отступает перед Костей. — Но сейчас ты зашел слишком далеко. Ты пытаешься разрушить мою семью, опорочить мою жену, поставить под сомнение моего ребенка. — Твоего ребенка? — Павел попытался усмехнуться, но вышло неубедительно. — Ты не можешь иметь детей, Костя. Ты знаешь это. Я знаю это. Мама знает. — Да, у меня азооспермия, — спокойно сказал Костя. — Врожденная, необратимая. Но это не значит, что я не могу быть отцом. Он повернулся к Полине и взял ее за руку. — Мы хотели подождать до рождения, чтобы рассказать, — сказал он, глядя ей в глаза. — Но, видимо, придется сейчас. Полина сжала его руку, чувствуя, как по щекам текут слезы облегчения. — Мы прошли процедуру ЭКО, — сказал Костя, снова поворачиваясь к брату. — С донорской спермой. Анонимной. Это было наше решение, наш выбор. И этот ребенок — наш, независимо от генетики. Павел смотрел на них, и на его лице отражалась целая гамма эмоций — недоверие, замешательство, а потом — понимание и что-то похожее на стыд. — Почему вы никому не сказали? — наконец спросил он. — Потому что это никого не касается, — твердо ответил Костя. — Ни тебя, ни маму, никого. Это наша жизнь, наш выбор, наш ребенок. Он отпустил руку Полины и подошел к брату вплотную. — А теперь я хочу, чтобы ты ушел. И не возвращался, пока не будешь готов извиниться перед моей женой. И перед нашим ребенком, когда он родится. Павел открыл рот, словно хотел что-то сказать, но потом просто кивнул и направился к выходу. У двери он остановился и обернулся. — Костя, я не хотел… — Уходи, — тихо, но твердо сказал Костя. — Просто уходи. Когда дверь за Павлом закрылась, Костя повернулся к Полине. Его лицо было бледным, но решительным. — Нам нужно поговорить с мамой, — сказал он. — Сегодня же. Всё это зашло слишком далеко. Полина кивнула, чувствуя странное опустошение. Битва была выиграна, но война еще не закончена. И самое сложное, возможно, еще впереди. *** Людмила Аркадьевна открыла дверь и застыла, увидев их обоих на пороге. — Костя? Полина? Что случилось? — Нам нужно поговорить, мама, — сказал Костя, проходя в квартиру и не дожидаясь приглашения. — О ребенке. И о твоих обвинениях. Людмила Аркадьевна поджала губы и бросила неприязненный взгляд на Полину. — Я лишь говорю правду, которую ты отказываешься видеть. — Нет, мама, — Костя покачал головой. — Ты говоришь то, во что хочешь верить. Но правда в том, что этот ребенок — мой. Наш с Полиной. Он рассказал матери всё — о процедуре ЭКО, о донорской сп/ерме, о их решении никому не говорить до рождения ребенка. Людмила Аркадьевна слушала, и ее лицо становилось всё более каменным с каждым словом. — Донорская спе/рма? — наконец произнесла она, и в ее голосе звучало такое отвращение, что Полина невольно вздрогнула. — Ты позволил какому-то чужаку оплодотворить твою жену? И этот… этот ребенок будет носить нашу фамилию? — Да, мама, — твердо ответил Костя. — Именно так. Потому что это мой ребенок. Не биологически, но во всех других смыслах. Я буду его отцом, буду растить его, любить его. Людмила Аркадьевна покачала головой. — Это неправильно, Костя. Это против природы. Против Бога. — Мне все равно, что ты думаешь, — впервые в жизни Костя повысил голос на мать. — Я пришел не за твоим одобрением. Я пришел сказать, что если ты не примешь моего ребенка, не примешь моего выбора, то я больше не переступлю порог этого дома. И ты никогда не увидишь своего внука. Людмила Аркадьевна побледнела. — Ты не сделаешь этого. Ты не можешь. — Могу, — просто ответил Костя. — И сделаю, если придется. Я люблю тебя, мама. Ты дала мне жизнь, вырастила меня, пожертвовала многим ради меня. Но сейчас я должен выбирать свою семью. Свою жену и своего ребенка. Он протянул руку Полине, и она взяла ее, чувствуя, как по телу разливается тепло. Впервые за все эти месяцы она почувствовала, что не одна, что у нее есть настоящий партнер, готовый встать на ее защиту. — Подумай об этом, мама, — сказал Костя, направляясь к выходу. — Решение за тобой. Когда они уже были у двери, Людмила Аркадьевна вдруг окликнула их: — Подождите. Они обернулись. Она стояла посреди комнаты, маленькая, вдруг постаревшая, но всё еще прямая, как струна. — Этот… донор, — произнесла она с усилием. — Вы знаете, кто он? Какие у него гены? Какие болезни? — Нет, мама, — покачал головой Костя. — Это анонимный донор. Мы знаем только, что он здоров, проверен на все генетические заболевания, и что у него высокий IQ. Этого достаточно. Людмила Аркадьевна помолчала, а потом вдруг сказала тихо, но отчетливо: — Это был Павел. Полина почувствовала, как рука Кости в ее руке напряглась. — Что ты сказала? — Донор, — повторила Людмила Аркадьевна. — Это был Павел. Я попросила его. Когда узнала, что вы планируете ЭКО. Полина почувствовала, как земля уходит из-под ног. — Что? — выдохнул Костя, его лицо стало белее мела. — Что ты сделала? Людмила Аркадьевна подняла подбородок, в ее глазах появился знакомый упрямый блеск. — Я не могла позволить, чтобы в нашей семье появился чужак. Ребенок с неизвестными генами, неизвестной наследственностью. Я подумала — если уж так случилось, пусть хотя бы кровь будет наша. — Ты… — Костя задыхался от ярости, — ты подговорила Павла сдать сп/ерму вместо анонимного донора? Как это вообще возможно? — У меня связи в той клинике, — Людмила Аркадьевна говорила спокойно, словно обсуждала погоду. — Я проработала в медицине тридцать лет. Мне было несложно договориться. Полина прислонилась к стене, чувствуя, что ноги отказываются ее держать. Все эти месяцы… все эти обвинения в измене… а на самом деле… — Ты знала, — прошептала она, глядя на свекровь. — Всё это время ты знала, что ребенок от Павла, и всё равно обвиняла меня в измене. Зачем? Людмила Аркадьевна перевела на нее холодный взгляд. — Потому что ты недостаточно хороша для моего сына. Никогда не была. Я надеялась, что эти обвинения заставят его прозреть, увидеть, что ты не та женщина, которая ему нужна. Она повернулась к Косте, и ее голос смягчился. — Я делала это для тебя, сынок. Чтобы защитить тебя. Чтобы ты не тратил свою жизнь на женщину, которая не ценит тебя, которая… — Замолчи, — Костя поднял руку, останавливая поток слов. — Просто замолчи. Я не хочу слышать ни слова. Он повернулся к Полине, и в его глазах она увидела такую боль, такое отчаяние, что у нее сжалось сердце. — Полина, я… я не знал. Клянусь, я не имел ни малейшего представления. Она кивнула, не в силах произнести ни слова. Что тут скажешь? Что всё в порядке? Что она понимает? Ничего не было в порядке. И понять это было невозможно. — Мы уходим, — сказал Костя, снова поворачиваясь к матери. — И я больше никогда не хочу тебя видеть. Никогда. Людмила Аркадьевна побледнела. — Костя, ты не можешь так поступить. Я твоя мать. Я всегда хотела только лучшего для тебя. — Нет, — покачал головой Костя. — Ты хотела только контролировать меня. Всю мою жизнь. Но с этим покончено. Он взял Полину за руку и повел к выходу. В дверях он остановился и, не оборачиваясь, произнес: — Прощай, мама. *** Они ехали домой в полном молчании. Полина смотрела в окно на проносящиеся мимо дома, деревья, людей, и ей казалось, что всё это происходит в каком-то другом мире, не имеющем отношения к ней. Дома Костя сразу прошел на кухню и достал из шкафа бутылку виски, которую они хранили для гостей. Налил себе полстакана и выпил залпом. — Костя, — тихо позвала Полина. — Нам нужно поговорить. Он обернулся, и она увидела, что его глаза покраснели — то ли от виски, то ли от сдерживаемых слез. — О чем? О том, что ребенок, которого ты носишь — от моего брата? О том, что моя мать всё это спланировала? О том, что вся моя жизнь оказалась построена на лжи? Полина подошла к нему и осторожно положила руку на плечо. — Это не меняет того, что мы чувствуем к этому ребенку. Не меняет наших планов, наших надежд. Костя отстранился от ее прикосновения. — Меняет, Полина. Меняет всё. Каждый раз, глядя на этого ребенка, я буду видеть Павла. Человека, который всю жизнь пытался отобрать у меня всё, что я любил. Он налил себе еще виски. — И знаешь, что самое ироничное? Он даже не знает, что добился своего. Что его кровь, его гены будут продолжены в моем ребенке. В ребенке, которого я буду растить как своего. Полина почувствовала, как внутри поднимается волна гнева. — Значит, вот как? Ты отказываешься от нашего ребенка только потому, что биологически он от твоего брата? После всех твоих слов о том, что генетика не имеет значения? Костя посмотрел на нее долгим, нечитаемым взглядом. — Я не отказываюсь от ребенка, Полина. Я просто не знаю, как с этим жить. Как каждый день смотреть в лицо, которое будет всё больше напоминать Павла. Как не думать о том, что моя собственная мать предала меня так глубоко, так непоправимо. Он отвернулся и прислонился лбом к холодному стеклу окна. — Мне нужно время. Чтобы подумать. Чтобы понять, что делать дальше. Полина стояла посреди кухни, обхватив живот руками, словно защищая ребенка от слов, которые могли его ранить. — Я понимаю, — наконец сказала она. — Тебе нужно время. Но мне и ребенку нужна определенность. Я не могу жить в подвешенном состоянии, не зная, останешься ты с нами или нет. Костя повернулся к ней, его лицо было искажено болью. — Ты правда думаешь, что я могу вас бросить? После всего, через что мы прошли? — Я не знаю, что думать, — честно ответила Полина. — Ты только что сказал, что не знаешь, как жить с этим ребенком. Костя покачал головой. — Я сказал, что не знаю, как жить с этим знанием. Это разные вещи, Полина. Он подошел к ней и осторожно положил руку на ее живот. — Это всё еще наш ребенок. Чей бы генетический материал ни был использован, мы оба хотели его, ждали, любили еще до рождения. Это не изменится. Полина накрыла его руку своей, чувствуя, как ребенок внутри шевелится, словно отвечая на прикосновение. — Тогда что будет дальше? — тихо спросила она. Костя глубоко вздохнул. — Я не знаю. Но я знаю, что не хочу больше видеть ни мою мать, ни Павла. Никогда. Они мер/твы для меня. Полина кивнула. Она понимала его чувства, разделяла их. Но также знала, что такие раны не заживают быстро, что боль предательства будет преследовать их еще долго. — Может быть, нам стоит уехать, — предложила она. — Начать всё с чистого листа. В другом городе, где нас никто не знает. Костя задумался. — Может быть, ты права. Может быть, это единственный способ. Он обнял ее, прижимая к себе, и Полина почувствовала, как его тело дрожит — от гнева, от боли, от осознания того, что их жизнь никогда уже не будет прежней. — Мы справимся, — прошептала она. — Вместе. Костя кивнул, но ничего не сказал. И в его молчании Полина услышала то, что он не решался произнести вслух: что некоторые предательства невозможно простить, что некоторые раны никогда не заживают полностью, что тень этого дня, этого разговора, этого открытия всегда будет стоять между ними, как невидимая стена. Но сейчас, в этот момент, они были вместе. И это было всё, что имело значение.
«Ты правда в это веришь?» — с недоумением спросил Костя, когда Павел обвинил его жену в измене, погружая семью в пучину предательства и лжи.
Должна ли любовь преодолеть тьму предательства?
