– Мам, сколько можно-то? – перебила дочь, и в голосе зазвенел металл. – Я же тебе в прошлом месяце помогала, и в позапрошлом! Куда деньги исчезают – у ума не приложу? Ты же одна живешь, как черная дыра, ей-богу!
Анна Петровна молча сжала губы. Хотела сказать про лекарства – цены взлетели, как ракеты в космос, хотела про сапоги рваные, хотела про голодную пенсию – да передумала. Бесполезно. Словно горох об стену. Для Ирины деньги – это графики, диаграммы, успешные сделки. А для нее, Анны Петровны, – это тепло в доме, кусок хлеба, возможность дожить до завтра. Два разных мира, две разные правды.
– Ир, я понимаю, что ты помогаешь, спасибо и на том, но сейчас совсем туго пришлось… – снова попыталась достучаться до дочери мать, словно слепой котенок тыкается в закрытую дверь.
И тут грянули слова, словно гром среди ясного неба, – жесткие, безжалостные, как удар кнута:
– Кому ты квартиру отписала, вот с него пусть и тянет! – отрезала Ирина голосом льда. – С меня довольно. Извини, мам, совещание началось, пока.
И короткие, злые гудки в ответ – словно захлопнувшаяся дверь перед носом, словно отрезанный путь к спасению. Анна Петровна опустила руку с трубкой, словно та наполнилась свинцом. Слова дочери бились в голове, как птица в клетке, раня сердце острыми краями.
Квартира… Боже мой, да когда это было? Пятнадцать лет прошло, как миг. Словно в той, далекой жизни, где солнце светило ярче, а трава была зеленее. Когда муж еще жив был, крепкое плечо, надежная стена. Когда и племянник Мишка, сирота сиротская, стоял на пороге, как побитый щенок, глаза пустые, душа израненная. Жена бросила, работу сократили, долги висели гирями на ногах, дети малые на руках. Куда ему было деваться? Под мост идти?
Сердце Анны Петровны рвалось от жалости. Сестра покойная ей роднее всех родных была. Вот и решила помочь, вытянуть племянника из беды. Переписала на него двушку – мужнино наследство, единственное ценное, что осталось. Сама переехала в маленькую хрущевку на окраине, тесную, холодную, но что делать. Лишь бы Мишку на ноги поставить.
И Мишка поначалу благодарен был до земли, звонил каждый день, приезжал, помогал чем мог. Потом реже, реже, словно тающий снег весной. А потом совсем как сквозь землю провалился. Слышали люди – уехал в дальние края, то ли бизнес замутил, то ли семью новую завел. С концами пропал. А квартира… квартира-то осталась за ним, дарственная – вещь неповоротливая, обратно не вернешь.
И Ирина тогда криком исходила, обвиняла, чуть ли не проклинала. “Ты о нас подумала? О внуках твоих? Это же нашим детям квартира предназначалась! А ты – кому? Какому-то нахлебнику отдала!”
