— Мам, а почему папа так сильно злится? — тихий голос Максимки дрожал в темноте. — Я ведь просто хотел помочь…
Ира застыла у двери детской, прижимая к груди смоченное холодной водой полотенце. Синяк на лице сына уже начинал проявляться — желтовато-лиловое пятно на нежной детской коже. Ей хотелось закричать, разрыдаться, но она только крепче сжала зубы.
— Папа устал, малыш. Давай приложим холодненькое, — её голос звучал почти спокойно, только пальцы едва заметно дрожали, когда она осторожно прикладывала полотенце к пострадавшей скуле.
Десятилетний мальчик не должен задавать такие вопросы. Не должен бояться собственного отца. Не должен…
За стеной глухо бубнил телевизор — Костя, как обычно, отключился в кресле после очередной порции спиртного. Сегодня он сорвался на сыне, когда тот случайно опрокинул тарелку с супом, пытаясь помочь матери убрать со стола. Первый удар. Раньше он никогда не поднимал руку на детей.
— Мамочка, — Максим уткнулся ей в плечо, — я больше не буду помогать, правда. Пусть только папа не сердится.
Ира почувствовала, как что-то оборвалось внутри. Столько лет она убеждала себя, что терпит ради детей, ради того, чтобы у них был отец, дом, какая-никакая стабильность. А теперь её маленький сын готов отказаться от простой человеческой заботы, лишь бы не провоцировать отцовский гнев.
В дверном проёме появился ещё один силуэт — двенадцатилетняя Аня, настороженная и притихшая.
— Мам, может, нам к бабушке поехать? — осторожно предложила она. — Хотя бы на выходные?
Ира покачала головой. К матери нельзя — та сама еле сводит концы с концами на свою пенсию, да и квартира у неё крошечная, однокомнатная. К тому же, что это решит? Временное бегство только отсрочит неизбежное.
— Всё будет хорошо, — произнесла она вслух, сама не веря своим словам. — Давайте-ка спать, завтра рано вставать.
Уложив детей, Ира прошла на кухню. Села у окна, глядя на тускло освещённый фонарями двор. Типовая пятиэтажка напротив, детская площадка с облезлой горкой, чахлые тополя вдоль дороги — привычный пейзаж маленького промышленного городка. Пятнадцать лет она прожила в этой квартире. Пятнадцать лет терпела, прощала, надеялась.
Когда-то Костя был совсем другим — весёлым, заботливым, работящим. На заводе его ценили как хорошего специалиста. А потом начались сокращения, бесконечные поиски работы, случайные заработки. Он стал выпивать — сначала немного, по выходным, потом всё чаще и больше. Теперь редкий день обходился без бутылки.
Ира помнила, как впервые испугалась его — пять лет назад, когда он, пьяный, швырнул в стену тарелку, недовольный невкусным, по его мнению, ужином. Потом были крики, оскорбления, толчки. Она научилась угадывать его настроение по походке, по тому, как хлопает входная дверь. Научилась быть тише воды, ниже травы. И детей научила — когда папа не в духе, лучше не попадаться ему на глаза.
Но сегодня что-то надломилось. Глядя на испуганное лицо сына, на его попытки сдержать слёзы, она вдруг с пронзительной ясностью поняла: так больше продолжаться не может. Она губит не только свою жизнь, но и жизни своих детей.
