Ольга не ответила. Что-то внутри закипало — не на свекровь даже, а на Сергея. Этот его вечно вялый «давайте спокойно» уже выводил из себя.
«Спокойно» — это когда тебе не навязывают родню в дом. «Спокойно» — когда твой муж встаёт на твою сторону, а не мямлит в углу. И уж точно не «спокойно», когда ты понимаешь, что брак — это уже не про любовь, а про вынужденное соседство.
Вечером Раиса Григорьевна ушла, оставив после себя запах духов и разложенные по полкам «на пробу» полотенца, которые Ольга собиралась сразу убрать. Сергей лежал на диване и щёлкал пультом.
— Ты ей ничего не сказал, — прошептала Ольга. — Ты позволил ей себя вести как хозяйке.
— Да перестань, — буркнул он. — Мамка волнуется. У Ирины, ты же знаешь, муж ушёл, а с детьми тяжко…
— А мне легко? Я одна тянула ремонт. Ты только проводку сделал — и то не сам, а со своим пьющим соседом. А теперь ты предлагаешь мне… что? Пустить в квартиру чужих мне людей, потому что у них дети?
— Ты всё сказал, Серёж. — Она встала. — Я сегодня спать буду в комнате. Одна. Подумай заодно, с кем ты. И не надо мне говорить про «всех любим». Это не детский утренник. Тут взрослые люди, и тут моя квартира.
Утром в дверь позвонили.
На пороге стояла Ирина. На руках — младший. За ней — старший с рюкзаком и плюшевым бегемотом.
— Привет, Оля, — сказала Ирина с улыбкой, в которой было всё: и расчет, и жалость, и «давай без скандалов». — Мы к вам. Временно. Пока всё не решится.
Ольга посмотрела на чемоданы. Потом — на сына Ирины, который уже потянулся к её новому креслу, купленному на авито.
— Нет, — сказала она твёрдо. — Не ко мне.
— Ну как это не к тебе? — удивилась Ирина, уже проходя в коридор. — Сергей сказал, что всё нормально.
— Значит, Сергей сам вас и примет. Где-нибудь. У себя. На съёмной.
— Ты не имеешь права…
— Это моя квартира. У меня есть документы. У тебя — бегемот.
Младший в этот момент начал хныкать. Старший бросил бегемота на кресло. А Ольга стояла с ключами в руках и вдруг поняла — вот она, настоящая свобода. Не от людей. А от страха, что кому-то придётся угодить.
— Ну ты, конечно, молодец, — Сергей швырнул ключи на тумбочку. — Выставить сестру с детьми. Геройски.
— Не путай героизм с самоуважением, — не обернулась Ольга, подметая прихожую. Песок от ботинок Ирины остался и на коврике, и на душе. — Они не пришли на час. Они пришли жить. Без спроса. С твоего молчаливого согласия.
— Ну извини, у неё двое детей! — взвился он. — Муж ушёл, мать одна, квартира трещит по швам. Я должен что, смотреть, как они там мучаются?
— Ты должен смотреть, как мы с тобой живём, если уж на то пошло. Или, вернее, жили. Потому что я так больше не могу.
Сергей шумно выдохнул. Тот самый звук — как при перегретом чайнике: вроде не кипит, а уже неприятно. Он прошёл в кухню, открыл холодильник, посмотрел туда, как будто искал ответы. Закрыл.
— А ты всё решаешь за нас, да? — голос у него был уже не спокойный. — Просто выгнала мою сестру с детьми. Как будто они не семья. Как будто ты тут царица в башне.
— Я не решаю за нас. Я решаю за себя. И за свою собственность.
— Ты теперь так всё называешь? «Собственность»?
— Да. Потому что как только я перестаю так говорить, на мою голову садятся люди. С детьми. С претензиями. С тапками.
Он хотел что-то возразить, но промолчал. Просто ушёл в спальню и хлопнул дверью. Ольга слышала, как он достаёт чемодан из шкафа — тот самый, которым она когда-то притащила вещи, переезжая от родителей.
Теперь его собирал он.
На следующий день к Ольге приехала Раиса Григорьевна. Без звонка. С огромной сумкой, как на месяц в санаторий.