А ты кто такая, чтобы решать?
Анна проснулась от мерзкого скрипа дверцы холодильника. Кто-то — и, судя по звуку, не человек, а пожилая совесть в халате — рылась у неё на кухне, как будто по праву рождения. Время — без пятнадцати семь. За окном капало, будто и не весна вовсе, а какой-то обиженный ноябрь.
Она встала, натянула футболку и вышла из спальни босиком.
— «Ну что ж ты не спишь, Людмила Петровна? Мы ж вроде в двадцать первом веке, а не в секте раннего подъёма,» — подумала она и вышла в кухню.
— Здрасьте… — хрипловато произнесла она, зевая. — Вы опять у меня на территории?
— На территории, говоришь? — свекровь подняла бровь, как будто в этом слове был мат. — Это квартира моего сына. А ты здесь кто? Постоялица?
Анна выдохнула. Не первый, не второй и даже не пятый раз. Но всё равно цепляло.
— Эта «постоялица», между прочим, платит ипотеку, налоги и покупает продукты, которые вы сейчас внаглую жрёте. — она посмотрела на надкусанную булочку у Людмилы Петровны в руке. — Приятного аппетита, кстати.
— Я смотрю, хамить ты не разучилась, даже в полусонном состоянии. — свекровь пошла в наступление. — А знаешь, что я скажу? Женщины, которые зарабатывают больше своих мужей, рано или поздно остаются одни. Потому что мужику с такой — как под прессом. Он у тебя уже не муж, а приживал какой-то.
— А вы, простите, психолог семейный? Или просто завидуете, что я не таскаю мужикам тапочки и не бегаю за их носками, как вы когда-то своему Василию Ивановичу?
— Не смей говорить о моём покойном муже! — Людмила Петровна хлопнула ладонью по столу, аж крошки с булочки разлетелись. — Не смей, слышишь?!
— Слышу. Только я говорю не о нём, а о вас. О том, как вы вечно всех дрессируете. Меня — чтоб молчала, Алексея — чтоб слушался. Вы что, всерьёз думаете, что у вас это получится?
— А я думаю, что у тебя есть два варианта: либо ты становишься нормальной женой, либо я говорю сыну, чтобы он подал на развод.
Анна рассмеялась. Искренне. Громко. Почти как на корпоративе, когда бухгалтерша выронила торт.
— Вы мне угрожаете? Серьёзно? Людмила Петровна, у вас старые методы — как винтажный утюг. И работаете вы, как он: шумно, громоздко и через одно место.
В этот момент в кухню зашёл Алексей. Точнее, просочился — в трусах, с мятым лицом и выражением вселенской усталости.
— Господи, вы опять? Может, ну его, а?
— Твоя жена оскорбила меня, — вскипела свекровь. — Сравнила с каким-то утюгом!
— Я бы сравнила с пылесосом, но у пылесоса хотя бы мешок есть, куда дерьмо собирается. А у вас — всё наружу.
— Аня! — закричал Алексей. — Ты можешь держать язык за зубами хоть иногда?!
— А ты можешь, наконец, выбрать, с кем ты живёшь — со мной или с ней?
Он замолчал. Ага. Тишина. Ответ классический: «не хочу выбирать».
Анна вдруг почувствовала, как её начинают трясти. Не истерично, а скорее… осознанно. Слишком долго она проглатывала. Слишком долго думала, что надо быть «разумной», «взрослой».
Она подошла к столу, взяла чашку, допила из неё остатки чая Людмилы Петровны и — глядя прямо в глаза — поставила чашку обратно. Громко.
— Всё. Завтра я начинаю ремонт. В своей квартире. На свои деньги. И, Людмила Петровна, если вы ещё раз влезете — клянусь, вызову участкового. Не по приколу. По делу.
— Посмотрим, кого твой участковый выведет за дверь первым — меня или твоего непутёвого мужа, — прошипела свекровь, собирая свои вещи.
— Ну, с вас начать логичнее. У него хотя бы есть отмазка — маменькин сынок. А у вас просто клиника.
