— Ты что несёшь?! — завизжала она. — Ты мать предаёшь ради этой…!
— Ради справедливости, — спокойно сказал Алексей. — И ради себя. Потому что я устал. Устал быть между вами. Устал жить, как тряпка. Она не твоя собственность. И я — тоже.
Анна медленно повернула к нему голову. Он говорил по-настоящему. Не как подкаблучник, а как мужик, который вдруг вспомнил, что у него есть хребет.
— Принято. Заседание окончено. Иск отклонён.
Выходили молча. У здания Людмила Петровна подскочила к сыну и, не стесняясь публики, отвесила ему пощёчину.
— Это тебе за предательство!
— Поздно, мама. Я вырос.
Она ушла, сжав губы, как дверной уплотнитель. На каблуках по лужам, по грязи, по собственному эго.
— Ты зачем это сделал? — спросила Анна, когда они остались вдвоём.
— Потому что ты была права. Потому что я — мудак. Потому что, может быть, когда ты однажды проснёшься и вспомнишь про меня, ты уже не будешь меня ненавидеть.
Она смотрела на него долго. Ветер дергал волосы, было холодно, грязно, мерзко — но внутри стало неожиданно тихо. Не тепло. Просто — тихо.
— Ты сильно заплатил?
— Мне больше негде жить. Мама выгнала. И, кажется, уволила с работы — она же у нас в совете директоров.
— Ну ничего. У меня ремонт. Там свободная комната есть. Поживёшь в пыли, как я в твоей нерешительности. Будем квиты.
Он смотрел на неё с той самой улыбкой, которую она помнила с первой встречи.
А потом подошёл ближе. И обнял. Без слов. Без обещаний. Просто — так, как обнимают, когда знают: второго шанса не будет. Или он уже здесь.
Эпилог. Без свекрови и без розовых очков
Квартира пахла штукатуркой, кофе и новой жизнью. Без штор (да, принципиально), без бабки на кухне, без криков «Алексей, принеси мне воды, у меня давление», — только стены, пыль, и странное, почти забытое чувство свободы.
Анна шлёпала по полу в носках, оставляя за собой следы от штукатурки. На ней была старая футболка с надписью «Queen of Everything», которую она обычно надевала в дни, когда хотела кому-то доказать, что она не просто девочка с красивым маникюром, а мать его — ураган.
Алексей сидел на полу, прислонившись к стене, и пил кофе из кружки с трещиной. Он выглядел… усталым. И настоящим. Без лака, без маминой укладки, без дешёвых оправданий.
— Ну что, — сказала Анна, вытирая руки о штаны, — ты теперь как? Квартирант? Сантехник? Бывший с бонусом в виде пылесоса?
— Может, бывший, но с будущим?
— Не разгоняйся. У тебя был шанс. Ты его профукал. Я тебя пылесосом тогда чуть не убила.
— Я помню. Отличный удар по голове. С любовью.
Помолчали. У окна — пыль. За окном — ветер. В голове — тысяча слов, которые не сказаны, потому что уже поздно. Или… нет?
— Я не жду, что ты простишь, — сказал он наконец. — Я просто… хочу быть рядом. Если можно.
— Только не так, как раньше. Без твоей мамы в каждой розетке.
— Обещаю. Без шантажа. Без условностей. Только я. Только ты. И ремонт.
— Больше ремонт, чем ты, — хмыкнула она. — Но да, оставайся. Только знай: теперь у нас новые правила.
— Во-первых, шторы выбираю я. Во-вторых, если твоя мать позвонит — трубку беру я. И в-третьих…
Она подошла ближе. Встала над ним. Смотрела, не моргая, как перед прыжком в холодную воду.
— …влюбишься — не вздумай молчать.
Он потянулся к ней, взял за руку, осторожно, будто боялся, что она исчезнет.
— Уже. Без иллюзий. Без «навсегда». Просто — снова. В тебя.
И она не ответила. Потому что ответ был — в том, как она взъерошила ему волосы. В том, как села рядом, облокотилась на плечо. И в том, что в эту секунду впервые за долгое время ей не было страшно.