Кухня пахла жареными котлетами, чесноком и раздражением.
Есения вяло мешала борщ, который всё никак не хотел становиться тем самым «как у мамы». Да и зачем, если «мама» — это Людмила Андреевна, та ещё пищевая террористка с дипломом бухгалтерши и синдромом Наполеона.
— Ну чего ты опять борщ пересолила? — Виктор сунул ложку и скривился. — Как можно из воды сделать такую химию?
— С таким же успехом можно спросить, как из мужчины сделать тряпку, — устало сказала Есения, не глядя. — Ответ: долгое сожительство с мамой и регулярные звонки по 4 раза в день.
Виктор тяжело вздохнул, словно нес на плечах судьбы человечества. Или хотя бы кастрюлю борща. Его привычный жест — потереть лоб и ничего не ответить — уже давно означал: «я пас».
Из спальни выплыла Людмила Андреевна — как всегда в халате, который, видимо, был свидетелем ещё советских дефицитов. В одной руке — пульт от телевизора, в другой — пакет из «Золотого Яблока».
— Я там у тебя в шкафу посмотрела, — начала она, как бы мимоходом, но с лицом, будто только что нашла доказательства международного заговора. — Зачем тебе все эти побрякушки? Они же не твои. Это же семейные, Викторин бабушкин гарнитур.
Есения вскинулась, как кошка, наступившая на гвоздь.
— Простите, вы у меня в ТУМБОЧКЕ копались?
— Я не копалась, я просто посмотрела. Я вообще-то убиралась. Хоть кто-то должен следить за порядком в этом доме, — сказала свекровь с обиженным достоинством и рванула себе чай в кружку, не отрывая взгляда от Есении.
— Я, между прочим, в этом доме хозяйка. Это МОЙ дом. Мои вещи. И если ещё раз…
— А я что? Я же только хотела сказать: зачем тебе эти украшения? Они на тебе как на корове седло. А вот Алле скоро тридцать пять. У неё-то нет ничего. Она вон, на съёмной живёт. А ты тут разложилась…
— Алле? — голос Есении зазвенел от напряжения. — Так вы серьёзно хотите мне сказать, что собираетесь МОИ украшения отдать своей доченьке?
Людмила Андреевна сделала паузу. Драматичную. Она была мастером пауз. На таких можно было спектакль в «Современнике» поставить.
— А чего ты так волнуешься? Ты же в этой семье — на время. Кто знает, что будет дальше…
Виктор тут же поднял глаза от телефона:
— Мам, ну не начинай…
— Нет, пусть скажет, — тихо сказала Есения, бросая полотенце в раковину. — Пусть скажет, как она меня видит — временной женой для своего сына. Декорацией. Хозяйкой борща, которого ей всё не хватает соли…
— Да что ты так завелась! — крикнула Людмила Андреевна. — Я всего лишь зашла в комнату. Если бы ты была нормальной женщиной, ты бы давно поняла, что род — это главное. А украшения — это семейная ценность. Их бабушка Виктора носила, а не ты, понимаешь?
— Я понимаю, что вы — наглая. И что следующая ваша «семейная ценность» может быть только чайник с нагаром. Украшения мои. МНЕ их подарила мама. На свадьбу. И знаете, что? — Есения скинула фартук. — Я вам сейчас одну вещь покажу. Виктор, открой-ка шкаф.
— ОТКРОЙ ШКАФ! — крикнула она, глаза сверкали.
Шкаф открылся. Внутри, на самом верхнем полке — пусто.
— Где они?.. — прошептала Есения, окаменев.
