Свадьба у них была… ну, как свадьба. Поскромничали, да. Без этих всех дурацких фокусников, караоке и песен про «медведей, которые идут по траве». Варя настояла: мол, лучше нормальную кухню заказать, чем за 30 тысяч слушать, как какой-то дядя Саша из бухгалтерии орёт в микрофон. Антон, как обычно, только кивнул:
— Главное, чтобы тебе нравилось, — пробормотал он, застёгивая пуговицу на рубашке, купленной ВЕРОЙ ПАВЛОВНОЙ.
Вот тут, собственно, и началось. Верочка Павловна. Мамочка. Святая женщина. По её словам — спасшая сына от «той ещё непутёвой» его первой любви, Маши, которая, как известно, «даже суп нормальный сварить не могла». Ну а теперь вот Варя. Вторая попытка.
Они жили первое время у неё — у Вари. Однушка на юге Москвы, оставшаяся от бабушки. Старая мебель, ковёр с оленями и этот бабушкин шкаф, в котором, кажется, хранились все запахи 70-х. Но это была свобода. Своя территория. Хоть и со скрипом дивана.
Антон то и дело говорил:
— Мама предлагает нам взять ипотеку и купить поближе к ней. А то ей тяжело ездить, ты ж понимаешь.
— Нет, Антон. Я не понимаю, почему взрослый мужик не может сказать своей маме: «Спасибо, мама, но у нас уже есть жильё». — Варя смотрела на него так, будто вот-вот швырнёт в него чем-то. Не сковородкой — это банально. Скорее, дипломом о высшем образовании. Своим.
— Варя, ну зачем ты так? Это же мама…
Да, мать. Слово такое — вроде бы тёплое, а в её случае — с оттенком ледяного пожара. Вера Павловна владела этим редким талантом: испортить настроение одним взглядом, одним замечанием, сделанным с самым добрым выражением лица.
— А вы, Варенька, суп пересолили. Хотя… может, это сейчас так модно? — произнесла она с улыбкой, с той самой, которая не улыбка, а плевок в душу, обёрнутый в сахарную вату.
Потом была свадьба. Приехали все родственники Веры Павловны, половину из которых никто не знал, но, судя по их поведению, они были уверены, что теперь у них пожизненный абонемент на борщ и полку в холодильнике молодой семьи.
После свадьбы переехали. Квартиру купили — пополам: половину дала Вера Павловна, вторую — продали однушку Вари. Ипотека на имя Антона. Всё честно. Но не всё просто.
Варя с замиранием сердца следила, как Вера Павловна шагала по их новенькой, только что застеленной ламинатом квартире, и проверяла всё — от состояния плитки до высоты установки розеток. Как будто не внуков пришла навещать, а экспертизу проводить. Сама же вызвалась «помочь с ремонтом». Что в её понимании означало — навести красоту, как в её квартире. Вера Павловна была женщиной старой закалки: всё должно быть как у людей. А «как у людей» — это по её стандартам: ковёр на стене, рюши везде, где только можно, и диван, на котором, цитата, «можно и умереть красиво».
Однажды Варя пришла домой с работы и чуть не споткнулась об новую тумбу у входа. Дубовая, тяжеленная, пахнущая нафталином.
— А это что? — Варя застыла у порога.
— Я принесла. У нас в коридоре стояла, теперь у вас будет. Удобно — ключи класть, тряпочки всякие. И душевно, Варенька. Душевно!
— А вы не думали нас спросить, хотим ли мы эту… гробовушку в коридоре?
— Варя! — с укором сказала свекровь, будто та не тумбу критикует, а Святую Троицу. — Ты чего, как неродная-то? Это же семейное. Я в ней пионерские галстуки хранила.
— А я вот в мусорке храню пакеты. Но не предлагаю же их вам в спальню поставить, правда?
