— О да, классика. «Ты изменилась». Говорят это каждый раз, когда просто хотят залезть к кому-то в трусы. А потом ищут в других «ту самую», которую уже однажды просрали.
Он сделал глоток. Молчал. Потом встал, подошёл ближе. Наклонился.
— А ведь ты всё ещё хочешь меня, — прошептал он. — Я это чувствую.
Катя подняла глаза. Встала. На мгновение между ними была тишина. Опасная. Напряжённая. Как электричество перед грозой.
— Я хочу вернуть то, что у меня украли. Не тебя. Себя.
Он всё ещё стоял близко. Слишком близко. Она ощущала запах его парфюма. И запах воспоминаний — тех, что не выветриваются даже после генеральной уборки.
Он наклонился к её щеке. Поцеловал. Медленно, без нажима. Как будто ждал реакции.
Но и не ответила. Просто посмотрела в глаза.
— Смешно. Раньше от этого у меня внутри всё сжималось. А теперь — тишина. Как будто целуешь не меня, а призрак того, кем я была до тебя.
— Ты не представляешь, как мне плохо без тебя.
— Представляю. Но знаешь, что ещё хуже? Быть с человеком, который целует тебя и врет одновременно.
— Ты в этом уверен? — с усмешкой. — Или она просто на кухне и считает ложки?
— Я не за этим пришёл. Я хочу вернуть тебя. Всё вернуть. Давай начнём сначала.
Катя уселась обратно, скрестила ноги. Ткань халата чуть съехала, открыв бедро. Он заметил. Конечно, заметил.
— Ты же понимаешь, — сказала она, глядя прямо, — даже если бы я тебя простила… это не значит, что я снова буду стирать твои носки и делать вид, что ты не предал. Я другая, Павел. Я больше не жена, которая боится остаться одна.
Он сел рядом. Взял её за руку.
— Я готов меняться. Бороться. Переехать. Всё, что угодно.
Она посмотрела на него и… улыбнулась. Иронично. Усталой улыбкой человека, которому слишком многое пришлось простить — и слишком мало за это получить.
— Только не забывай, что эта квартира — моя. Как и выбор. И вот он: ты сейчас выходишь, уходишь, и начинаешь жить своей жизнью. Без меня. Без нас. Потому что второго сезона у этой трагикомедии не будет.
Он понял. Она видела по глазам. По тому, как его плечи опустились. Как он встал. Молча. Без драмы. Только с чемоданом сожалений, который притащил сам.
— Прощай, Катя, — сказал он на пороге.
— Удачи, Павел. И пусть у тебя всё получится. Но не со мной.
Катя подошла к зеркалу. Посмотрела на себя.
«Ты вернулась», — сказала она отражению. — «А теперь — живи. Как хочешь. Без страха. Без него. И без вранья».
Катя стояла перед зеркалом и застёгивала блузку. Белую, с острыми лацканами, как у прокурора из кино, где героиня всегда выигрывает в финале. Волосы — собраны, губы — алые, глаза — без тени жалости.
— Если бы у уверенности был запах, — пробормотала она себе под нос, — то это был бы аромат от Dior и отомщённой женщины.
Суд. Маленький зал, с запахом канцелярии, тоски и дешёвых костюмов. Павел сидит слева, сжатый, как калач в целлофане. Рядом — Алина Витальевна. Блондинка, конечно. Узкие глаза, сжатые губы, и ногти такие острые, что, кажется, они подписывают приговоры без чернил.
Катя сидела напротив. Её адвокат — Елена Викторовна — женщина, которая даже в халате выглядит как прокурор. Строгая, сухая, с голосом, которым можно гвозди вбивать. За один её «возражаю» хочется сдаться, даже если ты просто мимо проходил.
