— Я этого не говорила, — устало вставила Оксана. — Хотя, если уж на то пошло…
— Молчи! — отрезала свекровь. — Я с тобой всё сказала! — потом резко повернулась к Андрею: — Ты с этим что-то сделаешь? Или я уеду в Лозовую обратно. Там хоть воздух чище!
Андрей посмотрел на Оксану.
А она на него — внимательно, с тем самым ожиданием, которое висело между ними уже месяца три. Что он скажет? Кому скажет? За кого встанет?
— Мам, не уезжай. — Он это сказал. Спокойно. Буднично. Как будто просил не забирать остатки борща.
Оксана почувствовала, как что-то внутри щёлкнуло. Тихо. Без дыма и спецэффектов. Но необратимо.
— Поняла, — коротко бросила она и вышла из кухни.
Там, в комнате, было прохладно. Она села на край дивана, сняла резинку с волос и посмотрела на серую стену. Ни истерики, ни слёз. Просто тишина. И странное ощущение, что что-то закончилось.
И в этой пустоте — наконец-то стало свободно дышать.
— А что ты, собственно, себе позволяешь? — голос Ольги Петровны раздался из коридора, едва Оксана успела закрыть за собой дверь спальни. — Думаешь, я испугалась? Да я таких, как ты, на завтрак жую — без сахара и соли!
Оксана не ответила. Просто сидела на кровати, в руках держала собственную резинку для волос, будто это был оберег от дурного глаза. За дверью затопали шаги. Громкие, демонстративные.
— Оксана! — теперь уже громче. — Открой. Нам нужно поговорить.
Она поднялась. Подошла к двери. Медленно, как в кино, где герой точно знает — за ней что-то страшное. Но открыла. Потому что больше не боялась.
— Говорите, — коротко бросила она, опершись плечом о косяк.
Ольга Петровна стояла в домашнем халате, который когда-то, возможно, был розовым, но теперь стал серо-землистым, как дорога после дождя. Лицо у неё было красное, как после парилки.
— Значит так, — свекровь вскинула палец, словно пионервожатая на собрании. — Либо ты начинаешь вести себя как положено — готовишь, стираешь, слушаешь старших, — либо я беру внуков и ухожу.
— У нас нет детей, Ольга Петровна, — сухо напомнила Оксана. — Уйти вы можете. Внуков взять — нет.
— Да?! — Ольга Петровна шагнула ближе. — А почему их, собственно, нет? Потому что всё тебе не так? Потому что ты, прости господи, устаёшь? Или потому что у тебя, бедняжки, «аллергия»?
— Вы реально хотите обсудить мою фертильность в коридоре? — глаза Оксаны сузились. — На фоне стиральной машинки и старого пылесоса?
— Я хочу обсудить, — начала было Ольга Петровна, — что ты…
Потому что в эту секунду, неожиданно даже для себя, она толкнула Оксану в грудь.
Не сильно, но резко. От удивления та отступила назад, ударившись спиной о дверной косяк. Несильно. Но хватило.
— Вы что, с ума сошли?! — выдохнула она.
— А ты думала, я тебя не трону? — в голосе свекрови теперь была не злоба. Обида. Злая, с гнильцой. — Ты, значит, трогаешь меня словами каждый день, а мне только смотреть, как ты глаза закатываешь?
— Вы реально думаете, что это нормально? — Оксана выпрямилась. — Что взрослые женщины дерутся в прихожей? У меня бабушка так делала — но ей было девяносто и она уже путала людей с персонажами сериала.
Ольга Петровна снова шагнула ближе. В глазах — злость. Таявшая неделями.
— Ты не женщина. Ты эгоистка. Удобная, пока тебя хвалят. А как только кто-то — не по нотам, сразу нос воротишь. Ты, милая, не знаешь, что такое настоящая семья. Где за мужем — как за каменной стеной. А не наоборот.
