Он начал метаться по комнате, как потерявшийся пес.
— Маш, да что ж ты делаешь? Мы ж… мы ж семья! Что людям скажем? Маме, папе? Они же этого не переживут!
— А мне пофиг. Пусть не переживают, — отрезала Мария. — Я им уже всё сказала. Твоя мать мне вчера позвонила.
— Что? — он побледнел. — И что она?
— Сказала, что я неблагодарная. Что «жить в семье — это жертвовать», и что она теперь точно уверена: я — не та женщина для её сына.
Валентин схватился за голову. — Боже… Мамка… Ну она горячая. Не обращай внимания.
— А я обратила. Знаешь, что я ответила?
— Что у меня, в отличие от неё, ещё есть ноги, и я могу ими уйти.
Он схватил сумку, с которой пришёл, из неё вывалилась коробка конфет и что-то похожее на паспорт.
— Маш, ты с ума сошла? Это же развод?
Она подошла, взяла паспорт, открыла страницу.
— Пока только заявление. Поданное. Я подожду. Две недели. Если ничего не изменится — подам официально.
Он сел. Вздохнул. Потом встал, подошёл, вдруг обнял.
— Маш… Я люблю тебя. Ну правда. Ну ты ж знаешь.
— Любовь без уважения — это что? — она не оттолкнула, но и не прижалась. — Это как кофе без воды. Горький осадок на дне.
Вдруг — звонок на её телефон. Она взяла. — Да, Ларис… ага… правда? Всё, бегу.
Он отступил, озадаченный. — Что случилось?
— Это из агентства. У меня собеседование. В понедельник. Новая вакансия. Зарплата почти вдвое выше. Отдел логистики. Там, где раньше Таня работала.
— И ты даже не сказала?
— А зачем? Ты меня не спрашивал, чем я живу.
Он сел на корточки, как будто тяжесть на плечи свалилась.
— Маш… Я не знаю, что делать. У меня сердце ноет. Мама вчера плакала — говорит, я предатель. Папа молчит, но тоже весь сник.
— А меня ты предать — это нормально, да? Я — не мама, мне можно?
Он посмотрел снизу вверх. — А можно… без заявлений? Просто попробовать сначала? Я всё понял. Честно. Я буду спрашивать. Советоваться. Больше — ни копейки без тебя.
Она стояла, как статуя. Потом вздохнула. — Валя… Ты хороший. Но ты слишком их. И слишком не мой. Я больше не хочу быть на втором плане.
И ушла в спальню. Дверь закрылась мягко, как занавес в театре.
Звонок был в восемь утра в субботу. Громкий, настырный, как на пожар.
— Мария, добрый день, — голос на том конце был резкий, с командирским нажимом. — Это Ольга Олеговна. Мать Валентина.
— Доброе, — зевнула Мария, усевшись на край кровати. — Что-то случилось?
— Я бы не звонила просто так. Надо поговорить. Лично. Сегодня.
— Ольга Олеговна, вы сейчас отдыхаете, как я понимаю?
— Вернулись. Вчера. Сочи, между прочим, был великолепен. Но речь не об этом.
Мария усмехнулась. — Ага. Конечно не об этом.
— Приезжайте к нам. Поговорим по-взрослому. Без Валентина. Только мы.
— Это приглашение или вызов?
Спустя два часа Мария стояла у двери типовой трёшки в Ховрино, где жили родители Валентина. Те самые, с протезами, паласами и живучестью броненосца.
Открыла дверь сама Ольга Олеговна. Без приветствия. — Проходи. В тапки не лезь, на кухню иди.
