— Слушай, Лин, ты чего такая нервная? Мы ж всё как всегда. Никто ж не жалуется.
— Конечно, вы не жалуетесь. Это я жалуюсь. Только меня никто не слушает.
— Ну, тебе бы помедитировать. Или к психологу сходить. У тебя вон лицо всё скукожилось, как у моей свекрови в девяностые, — бросила Наталья.
Ангелина сдержалась. Села за стол, налила себе кофе из остатков, и сделала глоток. Холодный. С пригаром.
— Слушайте, раз уж утро всё равно пошло наперекосяк, давайте обсудим: вы когда собираетесь съезжать?
Наталья и Пашка переглянулись.
— Ну, мы думали недельку… — начал он.
— Уже восьмой день. Я считала. И до этого вы были две недели. Потом был Игорь с собакой, потом твоя мама с кастрюлей борща, которую нельзя разогревать на плите, потому что «она чувствует металл».
— Ну ты же вроде раньше не возражала…
— Я раньше верила, что вы взрослые люди. А сейчас думаю, что вы просто паразиты. Простите за откровенность.
Вошёл Алексей. В спортивках, в тапках, с чашкой в руках.
— О, утро начинается с драмы?
— Нет, Лёш, утро начинается с того, что я ищу в доме себя и не нахожу. Ты знаешь, где моя косметика?
— Нет. Её вынесла твоя мама, потому что “слишком много баночек, мешают её крему от тромбов”. Я сегодня наносила крем для ног на лицо. Спасибо, кстати. Свежо, бодрит, печёт — как ваши родственники.
— Вот это хорошее было. Прям стендап!
— Это не шутка. Я не шучу. Я не живу — я выживаю.
Алексей сел напротив, вздохнул:
— Слушай, может, не устраивать концерт? Дети же слышат.
— Пусть слышат. Пусть учатся, что женщину нельзя превращать в няньку, повара, уборщицу и при этом называть “грубой”. Я не грубая. Я истощённая. Я устала, Лёш.
Он опустил взгляд. Молчал. А потом вдруг выдал:
— Может, тебе и правда надо отдохнуть? Поезжай к подруге, в санаторий. Мы тут сами…
— Ты правда сейчас отправляешь меня из моего собственного дома, чтобы вам тут было комфортней?
— Нет, ну просто… тебе надо перезагрузиться.
— Перезагрузись сам, Лёш. И вот что — я вчера была у нотариуса. Квартира записана на меня. Полностью. Сюрприз.
— Ты что, переписала? Без меня?
— Я и покупала её на свои. У тебя же “не было тогда нормальной работы”, помнишь? А теперь ты тут всех приютаешь, а я должна улыбаться и наливать чай?
Алексей встал тоже, но не подходил.
— Ты реально настроена всё разрушить?
— Я не разрушаю, Лёш. Я спасаю. Себя.
Вечером у Ангелины был тихий звонок в дверь. Пришла её подруга — Инна, учительница с глазами, в которых всегда светилось здравомыслие.
Они сели на террасе. Дети визжали в доме, кто-то пел «Катюшу» с фальшивым аккомпанементом на пианино.
— Ты снова приютила зоопарк? — спросила Инна, делая глоток вина.
— Уже не приютила. Выгоняю.
— Серьёзно? Ты ж три года как терпишь. Я думала, ты железная.
— Я устала быть железной. Я хочу быть… хотя бы керамической. Или фарфоровой. Чтобы хоть кто-то боялся разбить.
— Пока — думаю. Он хороший. Но он — не со мной. Он с ними. Я — лишняя в своём доме. А это… уже не дом.
— Когда-то я жила с мужем и его мамой. Она мне говорила, как правильно стирать его трусы. Знаешь, как я решила проблему?
— Сложила все трусы в его чемодан и ушла к сестре. Он через месяц сам ушёл к маме. Навсегда.
