Настя вздрогнула от громких голосов за окном. Ранним утром такой шум казался особенно неприятным — словно кто-то грубо вторгся в хрупкую тишину рассвета. Золотистые солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь выцветшие ситцевые занавески, расчертили полосами старый дощатый пол, обещая жаркий, томительный день. Настя перевернулась на другой бок, натянув до подбородка тонкое одеяло с потертым пододеяльником, который еще помнил прикосновения бабушкиных рук.
«Отпуск, чтоб его…» — пронеслось в голове. Долгожданный отдых на даче, который должен был принести умиротворение, а вместо этого превратился в непрекращающуюся борьбу с свекровью и её идеями о «полезном использовании земли».
Вот уже третий день Настя чувствовала себя как на иголках. Каждый раз, когда она слышала голос Тамары Петровны, ей казалось, будто тысячи невидимых шипов вонзаются в кожу.
— Мам, ты уверена? Беседка такая красивая, — долетел до нее голос Ирины-золовки. В нём звучала неуверенность — будто стекающая по стеклу капля дождя, не знающая своего пути.
— Конечно, зачем тут беседка? Только место занимает. А картошка — это практично. И капуста. Знаешь, сколько сейчас овощи в магазине стоят? За копейки берешь, а урожай — вдесятеро! — Свекровь не унималась, её голос, звеневший в утреннем воздухе как назойливый комар, заставил Настю поморщиться.
«Да чтоб тебя…» — Настя закрыла глаза и глубоко вдохнула пропитанный утренней свежестью воздух, пытаясь успокоиться.
Когда-то эта дача принадлежала бабушке. Старенький домик с участком в шесть соток, бревенчатые стены которого потемнели от времени и дождей. Настя помнила, как бабушка день и ночь пропадала на грядках — словно вросшая в землю коренастая фигурка с выцветшим платком на седой голове. Картошка, лук, морковь, капуста — всего не перечислишь — росли ровными рядами, окруженные заботливо выполотыми дорожками.
Но когда дача перешла к Насте, она решила всё изменить.
Вместо бесконечных грядок теперь раскинулся изумрудный газон, мягкий как бархат, с капельками росы, горевшими в утреннем солнце маленькими бриллиантами. Остались только старые яблони и груши в дальнем углу — их узловатые стволы, как руки стариков, тянулись к небу, а ветви гнулись от тяжести наливающихся плодов. Вдоль покосившегося деревянного забора, заросшего вьюнком с фиолетовыми цветами, краснела спелая малина и пестрели ягоды клубники, словно рассыпанные рубины.
Два года ушло на ремонт дома — бревна законопатили, покрасили в светло-голубой цвет, старые оконные рамы заменили на пластиковые, а кособокое крыльцо выправили и украсили резными перилами. В центре участка возвышалась новая беседка из светлого дерева с ажурной резьбой, увитая девичьим виноградом, чьи листья, словно протянутые к солнцу ладони, трепетали при малейшем дуновении ветра. Рядом качались на ветру белые садовые качели, скрипучие, но уютные, с потертой подушкой в цветочек.
«Моё место, мой мирок…» — думала Настя, чувствуя, как к горлу подступает комок. Наконец-то она создала то, о чем мечтала — уголок для отдыха, а не для работы.
Настя тихо встала с кровати, ощущая прохладу деревянного пола под босыми ногами, и подкралась к окну. На улице свекровь с дочерью осматривали участок, бурно обсуждая что-то — их фигуры вырисовывались на фоне зелени отчетливо и враждебно, как чужеродные элементы в гармоничной картине. Тамара Петровна активно жестикулировала, её полные руки с обручальным кольцом, врезавшимся в мясистый палец, указывали то на беседку, то на газон, словно дирижируя неприятной симфонией.
Ирина кивала, нервно теребя прядь тонких русых волос, падавших на плечи. Рядом стоял Дима с чашкой в руках, его силуэт в утреннем свете казался поникшим и безвольным.
