— А вместо беседки посадим картошку и капусту, — голос Тамары Петровны прорезал утреннюю тишину, как острый нож.
Настя замерла, прислушиваясь, её сердце забилось часто-часто.
— И качели эти уберём, — продолжала свекровь, её массивная фигура в цветастом халате возвышалась посреди газона как памятник советской эпохе. — Зачем они тут? Занимают только место, а на их месте можно теплицу поставить.
— Отличная идея, мама, — подакнула Ирина, стоявшая рядом в бледно-голубом платье, делавшем ее похожей на блеклый василек. — С теплицей у тебя будут свои помидоры круглый год.
— У тебя, — прошептала Настя, вслушиваясь в разговор, ощущая, как по спине пробегает холодок.
— Вот именно, доченька, — голос Тамары Петровны стал мечтательным. — Я как выйду на пенсию, так сразу сюда. Буду тут жить постоянно, а зимой к вам в город переберусь. Красота!
— А Настя не против будет? — В голосе Ирины звучало сомнение. Она теребила край платья, явно нервничая.
Тамара Петровна фыркнула, отмахнувшись рукой так, что золотой браслет звякнул.
— А что Настя? Ей эта дача на кой ляд? Молодая девчонка, ей в клубы ходить надо, а не на даче прозябать. Она тут больше загорает, чем делом занимается. Бездельница…
Настя сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Да как она смеет?! Эта дача для неё всё. Здесь, среди яблонь, посаженных еще бабушкой, среди пения птиц и шелеста листвы, она находила покой. И да, она предпочитала отдыхать, а не копаться в земле, выращивая овощи, которые дешевле купить на рынке. Что в этом плохого?
— Думаешь, она согласится дачу тебе отписать? — спросила Ирина, обхватив себя руками, словно в утреннем воздухе стало вдруг холодно.
— А куда она денется? — усмехнулась свекровь, расправляя складки на халате. — Дима её уговорит. Доверенность там или дарственную оформить… Я уже объясняла, как важно, чтобы у меня было своё место. А то ишь, тут газон, там беседка… Земля пустует, а толку никакого!
По телу Насти пробежала дрожь. «Они не просто грядки хотят сделать, они на всю дачу нацелились!» Ее взгляд упал на Диму. Его лицо выглядело усталым, под глазами залегли тени, а в волосах проглядывала ранняя седина.
— Но я не знаю… — Голос Димы заставил Настю вздрогнуть. — Она очень дорожит этой дачей. Бабушкино наследство всё-таки…
— Сынок, — в голосе Тамары Петровны появились просительные нотки, она подошла к Диме и положила руку ему на плечо, её пальцы сжались, как клешни. — Ты же помнишь, как я тебе помогала машину купить, образование оплатить, а теперь мне помощь нужна. На пенсии тяжко будет, а тут свой уголок, свои овощи…
— Я постараюсь с ней поговорить, — сдался Дима, его плечи опустились, как у человека, несущего невидимую тяжесть. — Может, правда, доверенность оформим, чтобы ты могла тут хозяйничать.
— Вот и молодец, — обрадовалась Тамара Петровна, её лицо засияло. — Моя кровиночка.
Настя отшатнулась от окна. Горло сдавило, словно невидимые руки сжали его. «Предательство. Вот так просто взять и отдать то, что мне дорого?» Внутри закипала ярость. «Нет уж, не бывать этому!»
Сделав глубокий вдох, Настя быстро оделась, натягивая джинсы и футболку нервными движениями.
Выйдя на улицу, Настя зажмурилась от яркого солнца. Вся компания уже сидела за столом в беседке — той самой, которую свекровь собиралась снести ради картошки. Стол был накрыт белой скатертью в мелкий голубой цветочек, а на тарелках исходили паром свежие блины.
— Доброе утро, Настюш! — Первым заметил её Дима, помахав рукой. — Иди к нам. Мама блинчиков напекла. С вареньем! — добавил он, показывая на вазочку, полную малинового варенья.
— Садись, Настенька, — Тамара Петровна улыбалась так сладко, что у Насти заломило зубы. «Лицемерка…»
