В наступившей тишине было слышно, как жужжит пчела, кружась над вазочкой с вареньем, и как где-то вдалеке лает собака.
— Я думаю, всем нужно успокоиться, — наконец произнесла Ирина, её тихий голос прозвучал неожиданно звонко.
— Я уже спокойна, — Настя скрестила руки на груди, чувствуя, как в горле стоит ком. — И я хочу, чтобы вы все собрали вещи и уехали. Я хочу провести свой отпуск одна.
— Настя, — возмутился Дима, его лицо потемнело. — Ты не можешь нас просто так выгнать!
— Могу, — спокойно ответила она. — Дача оформлена на меня. И если вы не уедете сами, я вызову полицию. И поверь, сцену, которую я устрою, ты запомнишь надолго.
После долгих споров, криков и взаимных обвинений Тамара Петровна с дочерью всё же собрали вещи. Ирина, бледная и молчаливая, складывала свои немногочисленные вещи в потертый чемодан, а Тамара Петровна громко хлопала дверцами шкафов, демонстративно бросая одежду в сумку.
Дима до последнего колебался, его взгляд метался между женой и матерью, но в итоге тоже решил уехать, «чтобы не накалять обстановку».
— Мы ещё поговорим об этом, — бросил он, закидывая рюкзак на плечо и направляясь к машине. — Это ненормально, Насть.
— Знаешь, что ненормально? — ответила она, стоя на крыльце и глядя, как он загружает вещи в багажник. — Планировать за моей спиной отобрать то, что мне дорого.
— Никто не хотел отбирать! — воскликнул он, но в его глазах промелькнула тень вины.
— Лжец, — тихо сказала Настя. — Я всё слышала.
Когда машина скрылась за поворотом, оставив после себя облако пыли, Настя впервые вздохнула свободно. Она вернулась в дом, такой пустой и тихий теперь, и уютная тишина обволакивала её, как мягкое одеяло в холодную ночь.
Оставшиеся две недели отпуска пролетели незаметно. Без необходимости спорить и оправдываться, Настя наконец-то расслабилась. Она читала книги, устроившись в плетеном кресле на веранде. Загорала на газоне, ощущая, как теплые лучи ласкают кожу. Ходила на озеро, чья гладь отражала высокое голубое небо и окружающие березы.
С каждым днём она всё отчётливее понимала — без мужа и его родни ей гораздо спокойнее и комфортнее. Тишина дачи больше не казалась гнетущей, теперь она обволакивала, как тёплый кокон.
Вечерами, когда солнце садилось за горизонт, окрашивая небо в оттенки розового и лилового, Настя сидела на крыльце, прислушиваясь к звукам засыпающего сада, и чувствовала, как где-то внутри растет уверенность в правильности принятого решения.
Дима звонил несколько раз, но разговоры были короткими и натянутыми. Он всё ещё не понимал, «из-за чего весь сыр-бор», а она не хотела объяснять очевидное.
Вернувшись в городскую квартиру в конце отпуска, Настя обнаружила, что Дима съехал к матери. На кухонном столе белела записка с обвинениями в эгоизме. В шкафу зияли пустоты на полках, где раньше лежала его одежда.
Но вместо обиды Настя испытала лишь облегчение, словно с плеч свалился тяжкий груз. Квартира теперь казалась просторнее и светлее, наполненная не напряжением, а возможностями.
Она достала телефон и открыла контакты. Юрист, который помогал оформлять наследство на дачу — Сергей Анатольевич с внимательными глазами за стеклами очков в тонкой оправе — должен был помочь сейчас с разводом.
«Жаль, что так вышло», — подумала Настя, глядя на фотографию мужа, стоявшую на полке. — «Но лучше сейчас, чем потом, когда будет ещё больнее».
На душе было легко и спокойно, словно после грозы. Впереди ждала новая жизнь — без предательства, без компромиссов, без необходимости постоянно доказывать своё право на собственное наследство. Жизнь, в которой она сама будет решать, что делать с шестью сотками своей земли и со своим сердцем.
