«Ясно», — сказала она, вставая.
«Ты куда?» — испуганно спросила Ольга.
«За своими вещами. На лоджию».
«Да погоди ты! Давай поужинаем сначала! Я борщ сварила, твой любимый…»
Но Марина уже не слушала. Она прошла на застекленную лоджию. Ее жизнь была свалена в картонные коробки из-под бытовой техники. «Мультиварка», «Пылесос». На одной из них корявым почерком племянника было выведено: «Т. Марины книги». Небрежно, будто речь шла о старых журналах. Она открыла верхнюю коробку. Сверху лежал ее любимый том Цветаевой, с заложенной на странице старой открыткой из Феодосии. Уголок обложки был замят, страница порвана. Она аккуратно вынула книгу, расправила страницу. И в этот момент что-то внутри нее, державшееся на тонкой ниточке привычки и родственных чувств, с сухим треском оборвалось.
Она вернулась в кухню. Ольга всё еще сидела за столом, растерянная и обиженная. В дверях показалась Катя, молодая невестка, с ребенком на руках. Увидев Марину, она смутилась, потупила глаза.
«Тетя Марина, здравствуйте. А мы вас завтра ждали…»
Марина посмотрела на нее, потом на мирно спящий кулек в ее руках. В ее взгляде не было ненависти. Только отстраненная, холодная констатация факта.
«Я переночую сегодня в зале», — сказала она Ольге, глядя мимо нее. — «А завтра утром я съеду».
«Куда ты съедешь?! — взвилась Ольга. — С ума сошла? На ночь глядя! У тебя никого нет в этом городе!»
«У меня есть я», — тихо ответила Марина. И это прозвучало как самая нерушимая клятва.
Она не стала раскладывать диван. Просто накрылась своим плащом, лежа на жесткой, продавленной поверхности. Сквозь стену доносилось гуление младенца, тихий шепот Кати и Димы. Жизнь продолжалась. Но уже без нее. Марина лежала с открытыми глазами, глядя в темноту. Она не плакала. Она думала. Перебирала в памяти свою жизнь в этой квартире. Как она ухаживала за больной матерью в той самой комнате, которую у нее отняли. Как ночами сидела за письменным столом, готовясь к защите диссертации. Как Ольга, после тяжелого развода, рыдала у нее на плече, а Марина заваривала ей чай и говорила, что всё будет хорошо. Она была удобной. Тихой, незаметной, нетребовательной тетей Мариной, которая всегда поймет, всегда уступит. Которая живет чужими историями в своем музее и своей маленькой комнате, и больше ей ничего не надо. В ее возрасте. Эта невысказанная фраза висела в воздухе, как дым.
Утром она встала раньше всех. Бесшумно умылась, оделась. Взяла свою сумку. Из кухни доносились первые звуки просыпающейся семьи. Она не стала заходить. Просто открыла входную дверь и вышла. На лестничной клетке она остановилась, достала телефон и набрала номер.
«Танюш, привет. Это я, Марина. Не разбудила?»
На том конце провода в Екатеринбурге ее университетская подруга Татьяна, бодрый голос которой не менялся лет тридцать, тут же отозвалась:
«Маринка! Какими судьбами в такую рань? Ты же во Владимире должна быть».
«Я уже в Нижнем. Тань… Мне нужно где-то пожить. Временно. Я съехала от Ольги».
В трубке повисла тишина.
«Так. Подробнее. Что эта твоя мегера опять учудила?»
И Марина, стоя на холодной лестничной площадке, пропахшей щами и табаком, впервые за эти сутки дала волю голосу. Она не кричала, но говорила быстро, сбивчиво, выплескивая всё: и голубые обои, и жирафа, и порванную Цветаеву, и «диванчик в зале».
Татьяна молча слушала. Потом сказала с убийственным спокойствием:
«Понятно. Значит, выписали тебя из семьи за истечением срока годности. Слушай меня внимательно. Сейчас идешь в кафе «Библиотека» на Большой Покровской. Знаешь такое? Садишься, заказываешь себе кофе и самый большой кусок торта. Сидишь там и ждешь. У меня есть в Нижнем один знакомый, Коля Самсонов, помнишь, на истфаке учился? Он сейчас недвижимостью занимается. Я ему позвоню. Он тебя найдет. Карту банковскую с собой взяла? Деньги есть?»
«Есть. На книжке лежат, которые я на поездку в Карелию откладывала».
«Вот и прекрасно. Считай, что твоя Карелия началась сегодня. Только маршрут немного изменился. Всё, давай, иди. И не раскисать. Ты у меня кремень».
Марина сидела в уютном кресле в кафе, медленно ела «Наполеон» и смотрела на спешащих по улице людей. Было странное ощущение невесомости. Она была бездомной. У нее была только сумка с докладами, небольшая сумма на сберкнижке и телефон с номером подруги. Но вместо паники она ощущала… облегчение. Как будто с плеч свалился тяжелый рюкзак, который она тащила всю жизнь, не замечая его веса. Рюкзак с надписью «ты должна».
