В квартире было темно, пахло как в любой другой стариковской квартире, а обстановка, которую он так и не сменил на эти годы, сверлила Люсе мозг своими воспоминаниями. Даже книги стояли в том же порядке. В детстве они любили играть с мамой в такую игру: мама называет слово из названия, а Люся ищет, а потом Люся загадывает книгу по цвету, а мама пытается угадать.
Мама была очень красивая. Золотистые волосы, которые она собирала в косу, чуть приподнятые брови, словно она всегда немного удивлена, белая фарфоровая кожа и на контрасте с ней яркие как малина губы и такие же яркие голубые глаза. Когда мама смеялась, Люся чувствовала себя самой счастливой на свете.
Но смеялась мама редко. Чаще всего она плакала, лежала на кровати, отвернувшись к стенке, а плечи ее вздрагивали. Это случалось после того, как отец кричал на маму, он вечно был ею недоволен. Из таких вот фрагментов мозаики и состояло ее детство: мамин смех, мамины слезы, крики отца.
Мама умерла, когда ей было шесть. Похорон она не помнила, да и вообще мало чего помнила.
Когда Люсе было одиннадцать лет, она случайно подслушала разговор соседки, из которого узнала, что ее мама покончила с собой. И тогда все встало на свои места: это папа ее довел до этого, а теперь чувствует себя виноватым, вот и ведет себя так, словно у Люси никогда не было мамы.
Отец лежал на своем старом продавленном диване, огромный и неподвижный, как гора. Люся не смотрела в его сторону. В основном сидела на кухне. Спала там же. Три раза в день она кормила его, меняла белье, переворачивала. Это было непросто, он был тяжелый и недвижимый. Люся ругалась вслух, не тревожась о том, понимает он ее или нет. Потом звонила Паше – у него был веселый голос, мальчишки на заднем фоне тоже смеялись. Люсе казалось, что им там без нее лучше.
Так прошло несколько дней.
— Что, не помогли тебе твои врачи? – зло спрашивала она у отца.
Отец обожал больницы. Все детство он таскал Люсю по разным врачам, бесконечно проверяя ее анализы, мозговую активность и прочие функции, которые, как и у любого нормального ребенка, не имели каких-то особенностей. Люся ужасно боялась иголок, аппаратов, даже если не было больно, и каждый раз закатывала настоящую истерику. В школе тоже, когда приходили ставить прививки, она сбегала домой, а если ее ловили, вела себя безобразно – всех обзывала, брыкалась, не давала себя уколоть.
Она предупреждала Пашу об этом, что, если забеременеет, врачей будет по минимуму, и никаких УЗИ, уколов и прочего. Он думал, она это так, не воспринял всерьез. Поэтому каждая беременность создала достаточно глубокие трещины в их браке.
