И вот теперь Антон стоял передо мной, красный от гнева, и кричал:
— Ты не имеешь права менять замки! Это дом моей матери!
— Неправда, — спокойно ответила я, доставая из сумки документы. — Это мой дом. Вернее, теперь мой.
Я протянула ему бумаги. Договор купли-продажи, датированный тремя днями ранее. Я купила эту квартиру. У его матери.
— Это… это подделка! — выдохнул он.
— Нет. Всё законно. Твоя мать продала мне квартиру за пятьдесят миллионов рублей. Правда, она об этом не знает.
— Как это не знает? Ты что, с ума сошла?
Я улыбнулась. Впервые за долгое время искренне улыбнулась.
— Помнишь, неделю назад твоя мама подписывала документы на оформление дарственной вам с Машенькой? Те самые, которые ты принёс? Она была так взволнована, что даже не читала. Просто подписывала везде, где ты показывал.
Лицо Антона начало бледнеть.
— Только это были не документы на дарственную. Это был договор купли-продажи. Мне. За полную стоимость квартиры, которую я перевела на счёт, открытый на имя твоей матери. Деньги она получит, как только покинет — то есть мою — квартиру.
— Но… но как? Я же сам приносил документы от нотариуса!
— От какого нотариуса, Антон? От твоего друга Серёжи, который год назад лишился лицензии за подделку документов? Я навела справки. И знаешь что ещё я узнала? Что вы с мамочкой планировали развестись со мной сразу после того, как я продам питерскую квартиру. А деньги поделить. Серёжа мне всё рассказал. За отдельную плату, конечно.
Антон попятился. В этот момент во дворе раздался истошный визг. Валентина Петровна вернулась и обнаружила, что её ключ не подходит к замку.
— Антон! Антон! Что происходит? Почему я не могу попасть в свой дом?
— Валентина Петровна, добрый день! Вы не можете попасть в мой дом. Ваши вещи я аккуратно сложила, они ждут вас у консьержа. И не забудьте проверить свой банковский счёт — пятьдесят миллионов уже там. Это полная стоимость квартиры по рыночной оценке.
Её лицо было поэмой. Шок, ярость, непонимание — всё смешалось в один невероятный коктейль эмоций.
— Ты… ты не могла! Это незаконно! Я вызову полицию!
— Вызывайте. У меня все документы в порядке. Нотариально заверенный договор, ваша подпись, свидетели. Даже видеозапись есть, как вы подписываете. Правда, Антон говорил вам, что это дарственная, но это детали. Вы же взрослая женщина, должны читать, что подписываете.
— Антон! — взвыла она. — Сделай что-нибудь!
Антон стоял как громом поражённый. Потом посмотрел на меня.
— Лена, это… это слишком. Она же моя мать. Куда ей идти?
— К Машеньке, например. Они же такие подруги с её мамой. Или снимите квартиру на те деньги, что я заплатила. Их хватит на много лет безбедной жизни.
— Но почему? Почему ты так поступаешь?
Я посмотрела ему прямо в глаза.
— Потому что три года я терпела унижения. Три года твоя мать издевалась надо мной, а ты молчал. Она назвала меня пустоцветом после выкидыша, а ты промолчал. Она хотела забрать моё наследство, а ты поддержал её. Вы с ней планировали развод за моей спиной. Думаете, я дура? Я всё знала. И ждала подходящего момента.
— Но ты же любила меня, — прошептал он.
— Любила. Ключевое слово — любила. Любовь умерла в тот день, когда ты не защитил меня после потери ребёнка. Теперь убирайтесь оба. У вас есть час, чтобы забрать вещи.
Следующий час был наполнен криками, угрозами, мольбами. Свекровь грозилась засудить, Антон пытался то угрожать, то умолять. Но я была непреклонна. Когда они наконец ушли, нагруженные сумками и коробками, я закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.
Тишина. Благословенная тишина моего дома. Я прошла по комнатам, открывая окна, впуская свежий воздух. В спальне, которая три года была моей тюрьмой, я остановилась у зеркала. Женщина, смотревшая на меня оттуда, была худой, бледной, с тёмными кругами под глазами. Но в этих глазах горел огонь. Огонь свободы.
