— Мама сказала, что ты должна переписать дачу на нас двоих, раз мы теперь семья, — произнёс Павел, и я почувствовала, как чашка чая задрожала в моих руках.
Это было воскресное утро, одно из тех редких, когда мы оба никуда не спешили. Я сидела на веранде дачи, наслаждаясь тишиной и покоем, который дарил мне этот старый деревянный дом, окружённый яблонями. Дача досталась мне от дедушки три года назад, ещё до знакомства с Павлом. Это было моё убежище, моя крепость, куда я сбегала от московской суеты каждые выходные.
Павел появился в дверях веранды с таким видом, будто только что объявил мне о походе в магазин за хлебом. Обыденно, спокойно, даже с лёгкой улыбкой на губах. Только вот слова, которые он произнёс, заставили меня медленно поставить чашку на стол.
— Что твоя мама сказала? — переспросила я, надеясь, что ослышалась.
Он прошёл на веранду, сел напротив меня на скрипучий стул и развёл руками, словно речь шла о чём-то само собой разумеющемся.
— Ну, она права же, Лен. Мы женаты уже полгода, а у тебя всё ещё есть какая-то отдельная собственность. Это неправильно. В нормальной семье всё общее. И потом, я же вкладываюсь в эту дачу — помнишь, я забор чинил? И крышу в бане подлатал. Будет честно, если она станет нашей общей.
Я смотрела на него и не могла поверить своим ушам. Мой муж, человек, которого я считала близким и родным, сидел передо мной и с невозмутимым видом требовал половину моего наследства. Причём делал это так, будто обсуждал погоду.
— Павел, — начала я медленно, стараясь подобрать слова. — Это дача моего дедушки. Он строил её своими руками. Я выросла здесь, каждое лето проводила тут с бабушкой и дедом. Это не просто недвижимость, это часть моей семьи, моей истории.
Он нахмурился, явно не ожидая сопротивления.
— Лена, не драматизируй. Я не говорю, что нужно её продать или что-то ещё. Просто оформим на двоих, и всё. Ты же моя жена, а не чужой человек. И потом, мама сказала…
— Стоп, — я подняла руку, прерывая его. — При чём тут твоя мама? Это наша с тобой жизнь, наши отношения. Почему Валентина Петровна решает, что мне делать с моей собственностью?
Павел покраснел, но упрямо выдвинул подбородок вперёд.
— Она не решает, она советует. И правильно советует. Ты просто эгоистка, Лена. Думаешь только о себе. А как же я? Как же моё мужское достоинство? Все мои друзья знают, что у жены есть дача, а у меня — нет. Они смеются надо мной!
Я откинулась на спинку плетёного кресла и внимательно посмотрела на мужа. Передо мной сидел взрослый тридцатипятилетний мужчина и жаловался, что друзья над ним смеются. Как будто мы в детском саду, а не в браке.
— И что ты предлагаешь? — спросила я, уже догадываясь о продолжении.
— Завтра поедем к нотариусу и оформим дарственную на мою долю. Половину. Это будет справедливо, — он говорил уверенно, видимо, хорошо отрепетировав эту речь. — Мама уже узнала, какие документы нужны. Она даже нотариуса нашла, своего знакомого. Говорит, сделает всё быстро и недорого. Вот оно. Картина прояснилась окончательно. Валентина Петровна, моя свекровь, которая с первого дня нашего знакомства смотрела на меня как на временное явление в жизни своего драгоценного сына, решила действовать. И использовала для этого самое эффективное оружие — материнское влияние на слабохарактерного сына.
Я встала, подошла к перилам веранды и посмотрела на сад. Яблони, которые сажал ещё мой дед, уже отцвели, и маленькие зелёные яблочки виднелись среди листвы. Грядки, которые я каждую весну засаживала помидорами и огурцами. Старая беседка, где мы с бабушкой пили чай летними вечерами. И этот человек, мой муж, хочет, чтобы я просто так отдала ему половину всего этого?
— Нет, — сказала я, не оборачиваясь.
— Что значит «нет»? — в голосе Павла появились нотки возмущения.
— Это значит, что я не буду переписывать дачу. Ни половину, ни четверть, ни один квадратный метр. Это моё наследство, моя память о дедушке, и я не собираюсь делить её с человеком, который видит в ней только недвижимость.
