— Ты что, с ума сошла?! Это же дом моей матери! — закричал Антон, когда увидел, как я меняю замки на входной двери.
Слесарь, которого я вызвала рано утром, пока муж был на работе, а свекровь уехала к подруге, уже почти закончил установку нового замка. Мои руки дрожали, но решимость была непоколебимой. Три года. Три проклятых года я терпела унижения, оскорбления и манипуляции этой женщины. Но вчерашний вечер стал последней каплей.
Всё началось так невинно. Когда мы с Антоном только поженились, его мать, Валентина Петровна, казалась милой интеллигентной женщиной. Она улыбалась, называла меня доченькой, даже подарила на свадьбу фамильное кольцо. Я была счастлива — наконец-то у меня появится настоящая семья, которой у меня никогда не было. Мои родители погибли в аварии, когда мне было двадцать, и я осталась совсем одна.
После свадьбы свекровь предложила нам пожить у неё, пока мы не накопим на первоначальный взнос по ипотеке. Квартира была большая, четырёхкомнатная, в хорошем районе Москвы. Антон обрадовался — не надо платить за съём, можно быстрее накопить. Я согласилась, хотя что-то внутри меня сопротивлялось. Интуиция, наверное, пыталась предупредить.
Первые недели прошли относительно спокойно. Свекровь была вежлива, но холодна. Она постоянно делала замечания — то я не так готовлю борщ, то неправильно глажу рубашки Антона, то слишком громко смеюсь. Я старалась не обращать внимания, думала — привыкнет, примет.
Потом начались «случайные» замечания при Антоне. «Ой, Лена, а ты опять забыла помыть плиту после готовки», — говорила она, хотя я только что всё вычистила до блеска. «Доченька, а почему у Антона носки не выглажены?» — спрашивала она, держа в руках идеально отутюженные носки. Антон смеялся: «Мам, ну что ты придираешься». Но я видела, как в его глазах появляется тень сомнения.
Через полгода свекровь начала открытую войну. Она заходила в нашу комнату без стука, копалась в моих вещах, читала мои личные записи. Когда я пыталась поговорить с Антоном, он отмахивался: «Да ладно тебе, она же не со зла. Просто привыкла, что это её дом».
Её дом. Эти слова она повторяла постоянно. «В моём доме не курят» — это когда пришла моя единственная подруга. «В моём доме не включают музыку после девяти» — когда я тихонько слушала любимые песни в наушниках. «В моём доме невестка должна уважать свекровь» — это было её любимое.
Но самое страшное началось, когда я забеременела. Казалось бы, радостное событие должно было всех объединить. Но нет. Валентина Петровна словно с цепи сорвалась. Она начала контролировать каждый мой шаг — что я ем, сколько сплю, как одеваюсь. «Ты носишь моего внука, я имею право знать всё!» — заявляла она.
Она ходила со мной на все приёмы к врачу, влезала в разговоры с доктором, давала свои рекомендации. Когда врач сказал, что у меня низкий гемоглобин, она устроила целый спектакль: «Я же говорила, что она плохо питается! Она не заботится о ребёнке!»
Антон всё это время был словно слепой. Или не хотел видеть. «Мама просто переживает, она же врач по образованию», — оправдывал он её поведение. Да, она действительно когда-то работала медсестрой, но это не давало ей права превращать мою жизнь в ад.
На седьмом месяце беременности случилось несчастье — я потеряла ребёнка. Врачи сказали, что такое бывает, никто не виноват. Но свекровь думала иначе. В день, когда я вернулась из больницы, она встретила меня словами: «Я знала, что ты не сможешь выносить здорового ребёнка. Ты слабая, никчёмная. Мой сын заслуживает лучшего».
Я рыдала, а она продолжала: «Знаешь, кого Антон должен был взять в жёны? Машеньку, дочку моей подруги. Врач, красавица, из хорошей семьи. А не сироту без роду и племени».
