— Он моего возраста, — наконец сказала она. — Образованный, интересный. Мы говорим часами. Обо всем на свете.
— По интернету! — презрительно бросила мать. — А ты его хоть видела? Может, он урод какой?
— Видела. По видеосвязи, — Вера достала телефон. — Хочешь посмотреть?
Людмила Петровна демонстративно отвернулась:
— Не хочу я ничего смотреть! И слышать не хочу! Дура ты, Верка! Старая дура!
Она тяжело поднялась и вышла из кухни, хлопнув дверью. Вера устало опустилась на табурет.
Котлеты на сковородке превратились в черные угольки. Как ее жизнь — выжженная, почерневшая от бесконечных обид и унижений. Но может быть, еще не поздно все изменить?
Через неделю Вера надела новую сумку и поехала в аэропорт. Людмила Петровна демонстративно заперлась в своей комнате, отказавшись провожать дочь.
Андрей Николаевич оказался именно таким, каким она его представляла — высоким, седовласым, с внимательными серыми глазами и теплой улыбкой. Он держался немного скованно, но это только добавляло ему очарования.
— Я забронировал столик в ресторане, — сказал он, помогая Вере сесть в такси. — Надеюсь, вы не против?
— Не против, — улыбнулась она. — Только давайте на «ты»? По телефону мы уже давно перешли на «ты».
— Конечно, — он смущенно кашлянул. — Просто когда вживую… то есть, при личной встрече…
Вера рассмеялась, чувствуя, как отпускает напряжение последних дней. Все будет хорошо. Все будет правильно.
В ресторане они проговорили четыре часа. Андрей рассказывал о своих проектах, о дочери, которая живет в Германии, о любимых книгах и фильмах. Вера ловила себя на мысли, что впервые за много лет чувствует себя женщиной — красивой, интересной, желанной.
— Знаешь, — сказал Андрей, когда они вышли на улицу, — я боялся этой встречи. Думал, вдруг при личном общении что-то изменится, исчезнет та магия, которая возникла между нами по переписке…
— И как? — затаив дыхание, спросила Вера.
— Не исчезла, — он взял ее за руку. — Наоборот, стала сильнее.
Они гуляли по вечернему городу, говорили обо всем на свете, и Вера чувствовала себя легкой, почти невесомой. Впервые за долгие годы она не думала о больной спине, о матери, о деньгах…
Домой она вернулась за полночь. В квартире горел свет.
— Явилась? — Людмила Петровна сидела на кухне, сложив руки на груди. — Нагулялась?
— Да, мама, — спокойно ответила Вера. — Нагулялась.
— Я переезжаю к нему. В Калининград.
— Что?! — Людмила Петровна вскочила. — Прямо сейчас?
— Нет, через месяц. Надо уволиться с официальной работы, собрать документы…
— Ты с ума сошла! — в который раз воскликнула мать. — Куда ты поедешь? К чужому человеку? В чужой город?
— Мама, — Вера подошла к матери и взяла ее за руки. — Я должна попробовать. Понимаешь? Должна.
Людмила Петровна заплакала — громко, навзрыд, как маленькая девочка:
— А я? Как же я? Одна…
— Ты не одна, мама. У тебя есть Катя, внуки… И я буду приезжать. Обещаю.
— Врешь! — Людмила Петровна вырвала руки. — Забудешь про мать, как только уедешь!
— Не забуду, — твердо сказала Вера. — Но я должна жить своей жизнью. Хотя бы попробовать.
Месяц пролетел как один день. Вера собирала документы, паковала вещи, прощалась с немногочисленными подругами. Людмила Петровна демонстративно не замечала сборов, но каждый вечер устраивала скандалы — то из-за денег, то из-за беспорядка в квартире, то просто так.
Накануне отъезда она вдруг успокоилась. Села на кухне, долго смотрела, как дочь готовит ужин.
