Вечер начинался как обычно. Я жарила картошку — Артём любил её с хрустящей корочкой, а сама уже привыкла есть то, что ему нравится. Сковорода шипела, по кухне разносился знакомый запах. Он сидел за столом, крутил в руках телефон, и я чувствовала — что-то не так. Обычно он рассказывал про работу, жаловался на начальника или просто молчал, но сегодня в воздухе висело напряжение.
— Айгуль, — сказал он неожиданно тихо. — Нам нужно поговорить.
Я выключила плиту и обернулась. Его лицо было каменным, взгляд направлен куда-то мимо меня. Сердце кольнуло — такой тон я слышала только перед плохими новостями.
— Что случилось? — спросила я, вытирая руки о полотенце.
— Мы с мамой решили… — он помолчал, будто собирался с духом. — Квартиру нужно продавать.
Слова повисли в воздухе. Я не сразу поняла, что он имеет в виду. Нашу квартиру? Ту, в которой мы жили семь лет? Где я каждый угол обустраивала своими руками, где стоял мой швейный столик, где висели мои картины?
— Как это — продавать? — голос мой прозвучал странно, будто чужой.
— Мама считает, что так будет лучше. Деньги нужны, а квартира… — он замялся. — В общем, мы так решили.
Мы. Они решили за меня, не спросив. Я села на стул напротив, ноги вдруг стали ватными.
— А я? — только и смогла выдавить.
— Ты что? — он наконец посмотрел на меня, но взгляд был отстранённым. — Найдём что-нибудь поменьше. Или пока поживёшь у мамы.
У мамы. У его мамы, которая с первого дня давала понять, что я здесь временная гостья. Которая никогда не называла меня по имени, только «она» или «твоя жена». Горло сдавило, но я не заплакала. Не при нём.
— Когда? — спросила я.
— Риелтор завтра придёт оценку делать.
Завтра. Значит, всё уже решено, договорено. А меня просто поставили перед фактом. Я встала и подошла к окну. За стеклом мерцали огни нашего двора, того самого, где я каждое утро покупала хлеб, где знала всех продавщиц в соседних магазинах.
— Артём… — начала я, но он уже ушёл в комнату.
Остался только запах жареной картошки и ощущение, что земля уходит из-под ног.
Ирина Алексеевна появилась на следующий день, как всегда — без звонка, с ключами в руке. Я как раз складывала бельё в спальне, когда услышала её голос в прихожей. Твёрдый, уверенный, не терпящий возражений.
— Артём на работе? — крикнула она, проходя в гостиную.
Я вышла к ней, держа в руках стопку полотенец. Она стояла посреди комнаты и оглядывала всё критическим взглядом — мои подушки на диване, мою вазу с сухоцветами на комоде, мои фотографии на стене.
— Здравствуйте, Ирина Алексеевна, — сказала я.
— Слышала, Артём тебе всё объяснил, — она села в кресло, не снимая пальто. — Надеюсь, ты понимаешь — это единственный разумный выход.
Разумный для кого, хотела спросить я, но промолчала.
— Квартира куплена на деньги семьи, — продолжала она, разглядывая свои ногти. — Мы с покойным мужем копили на неё полжизни. А ты… ты сюда пришла с одним чемоданом.
Я поставила бельё на стол и села напротив. Руки сами собой сжались в кулаки.
— Я тоже вкладывалась, — тихо сказала я. — Ремонт делала, мебель покупала…
— Ремонт? — она усмехнулась. — Обои поклеить и занавески повесить? Это не вклад, это… декорации.
Декорации. Семь лет моей жизни — декорации. Я вспомнила, как драила старый паркет до блеска, как по вечерам шила чехлы на диван, как высаживала цветы на балконе. Декорации.
— Артём мальчик мягкий, — голос свекрови стал почти ласковым. — Он тебя жалеет. Но пора бы и самой понимать — нечего цепляться за то, что тебе не принадлежит.
Не принадлежит. А что мне принадлежит тогда? Моя швейная машинка? Три платья в шкафу? Воспоминания о том, как я думала, что у меня есть дом?
