— Деньги нужны Артёму на новое дело, — продолжала она. — А тебе всё равно где жить. У вас детей нет, корней никаких…
Корней нет. Потому что я не дала им врасти, думая, что любовь важнее прописки. Что если создаёшь уют, то дом становится твоим тоже.
— Я понимаю, — сказала я, и голос мой прозвучал ровно.
Ирина Алексеевна кивнула, довольная.
— Вот и умница. Риелтор уже смотрел, покупатели есть. Через неделю-две всё решится.
Она встала, поправила сумочку на плече.
— И не делай из этого трагедию. В твоём возрасте ещё можно всё начать заново. Если захочешь, конечно.
Дверь за ней хлопнула. Я осталась сидеть в кресле, глядя на свои руки. На обручальное кольцо, которое вдруг показалось таким лёгким, будто сделанным не из золота, а из фольги.
Два часа ночи. Артём спал, раскинувшись по всей кровати, и я в который раз удивилась — как можно так спокойно спать, когда рядом разваливается чья-то жизнь? Может, для него я и правда была просто декорацией, временным удобством.
Я встала тихо, босиком прошла в гостиную. При свете уличного фонаря комната казалась чужой, будто я впервые её видела. А может, так и было — впервые видела без розовых очков надежды.
Сумка стояла готовая у двери. Я собирала её полдня, но взять оказалось нечего. Одежда, документы, швейные принадлежности — вот и весь мой нажитый скарб. Машинку забрать не получится — слишком тяжёлая, да и некуда пока ставить.
Я подошла к окну, за которым начинался мой любимый двор. Вон та скамейка, где я сидела с книгой по вечерам. Детская площадка, где мечтала когда-нибудь гулять с нашими детьми. Магазинчик дядечки Ахмада, который всегда улыбался и спрашивал про здоровье.
В спальне Артём что-то пробормотал во сне. Наверное, снился ему футбол или работа — что угодно, только не я. Интересно, а заметит ли он завтра утром, что меня нет? Или обрадуется, что проблема решилась сама собой?
Я прошлась по квартире в последний раз. Вот кухня, где я готовила завтраки семь лет подряд. Ванная с моими кремами и шампунями — завтра их выбросят или отдадут кому-нибудь. Балкон с цветами, которые теперь засохнут — Артём никогда их не поливал.
В прихожей я остановилась перед зеркалом. Лицо усталое, глаза красные, но что-то в них изменилось. Исчезла та покорность, которую я носила как привычную маску. Появилось что-то твёрдое, решительное.
Записку писать не стала. Что там сказать? Спасибо за семь лет? За то, что дали понять моё истинное место в этой семье? Лучше пусть сами догадаются.
Я взяла сумку, тихо открыла дверь. На лестничной площадке было темно и холодно. Лифт работал с грохотом — я пошла пешком, чтобы никого не разбудить.
На улице пахло осенью и свободой. Страшной, непривычной, но всё-таки свободой. У подъезда я обернулась — в наших окнах горел ночник. Завтра там будут ходить чужие люди, обсуждать ремонт и планировку. А я буду где-то далеко, и это будет моё начало, а не конец.
Такси ждало у дороги. Водитель дремал за рулём, но когда я подошла, открыл глаза.
— В Купчино, — сказала я, садясь на заднее сиденье.
— Далеко едем, — заметил он, заводя машину.
— Не очень, — ответила я и впервые за три дня улыбнулась.
Лена открыла дверь в халате и тапочках, взлохмаченная от сна, но как только увидела меня с сумкой, сразу всё поняла.
— Ну наконец-то, — сказала она и обняла крепко, по-настоящему. — Проходи, дура, чего на пороге стоишь.
Её кухня была маленькой, уютной, пахло кофе и чем-то домашним. На столе стояла недоеденная тарелка борща — Лена всегда ужинала поздно, после работы в ателье.
— Садись, — она поставила чайник. — Рассказывай.
