Геннадий молчал. Тамара встала и подошла к окну. За стеклом начинало светать. Скоро рассвет. Пора вставать, готовить завтрак, поливать цветы. Идти на кухню и варить кашу на троих.
— Я варю кашу на троих в своём доме, — сказала она вслух. — Сплю в гостевой комнате. Убираю за твоими друзьями. И считаю это нормальным.
— Я всё исправлю. Сейчас же перенесу…
— Не надо, — она повернулась к нему. — Пусть мальчик спит. Утром поговорим.
Когда он ушёл, Тамара легла на узкую кровать и закрыла глаза. Но сон не шёл. В голове крутились мысли: когда это началось? Когда она перестала быть хозяйкой в собственном доме? Сегодня? Вчера, когда согласилась с шашлыками? Или пять лет назад, когда он ушёл, и она привыкла быть никем для него?
К утру Тамара приняла решение. Странное, спокойное решение, которое делало внутри тишину.
Открытое противостояние
На кухне было тихо. Четыре утра, только тикают часы на стене. Тамара сидела за столом с чашкой чая и смотрела на Геннадия. Он нервно мял в руках салфетку.
— Ты здесь живёшь, как будто я тебе должна, — сказала она спокойно.
— Тома, я не хотел… с Артёмом получилось неожиданно…
Слово повисло в воздухе. Геннадий замер.
— Собирайся. Я хочу, чтобы вы уехали сегодня.
— Но куда? У меня нет…
— Геннадий, — перебила она. — Тридцать лет я жила с тобой. Пять лет жила без тебя. И ни разу за эти пять лет я не чувствовала себя такой лишней в собственном доме, как за последнюю неделю.
— Я всё исправлю. Верну тебе спальню, буду спрашивать про гостей…
— Нет. — Тамара покачала головой. — Ты не понимаешь. Я не хочу, чтобы ты спрашивал. Я хочу, чтобы тебя не было.
— Я знаю, что поступил плохо тогда. Когда ушёл к Яне.
— Да? И что теперь? Я должна тебя пожалеть? Дать второй шанс?
— Я думал… — он поднял глаза. — Я думал, тебе будет приятно. Что я вернулся.
Тамара рассмеялась. Коротко, без радости.
— Приятно? Ты вернулся не ко мне. Ты вернулся к моему дому. К крыше над головой. К бесплатному постою.
— Это не так. Я скучал по тебе.
— По мне? Или по тому, что я делала для тебя? Стирала, готовила, убирала?
Геннадий молчал. В окно начинало светать.
— У тебя есть сестра в Твери, — сказала Тамара. — Звонил ей прошлой осенью, забыл? Я слышала. Она приглашала погостить.
— Но я хотел остаться здесь. С тобой.
— Со мной, — повторила она. — Не в моём доме, не в моей постели, не за моим столом. Со мной. А меня здесь нет, когда ты приводишь друзей и раздаёшь моё вино. Меня нет, когда ты селишь внука в мою спальню. Я превращаюсь в тень в собственном доме.
— Нет. Я проснулась ночью в чужой комнате и поняла: я не хочу быть гостьей в своей жизни. Не хочу ждать, когда ты найдёшь работу или квартиру. Не хочу считать дни.
Она встала и подошла к плите.
— Я сварю кашу на троих в последний раз. Утром вызову такси. Отвезу вас с Артёмом на вокзал.
Тамара обернулась. В её глазах не было злости — только усталость и решимость.
— Тогда я уеду сама. Остановлюсь у Дуси, пока не решу, что делать со своим домом. Где живёшь незваный гость, который считает себя хозяином.
Геннадий смотрел на неё, будто видел первый раз. Может, и правда — видел первый раз эту Тамару, которая не ждала приказов, не подстраивалась, не молчала.
— Я понял, — сказал он тихо.
Она поставила кастрюлю на плиту. Руки не дрожали. Внутри была странная лёгкость — как будто она наконец выдохнула после долгой задержки дыхания.
