Но копить было невозможно. Лидия Павловна постоянно находила причины, почему нам нужно потратить деньги именно сейчас. То холодильник сломался — надо скинуться на новый. То ремонт в ванной срочно требуется — трубы текут. То племяннице свекрови на свадьбу подарок нужен солидный — «что люди скажут, если мы придём с дешёвкой».
Через год я поняла, что мы не накопили ни копейки. Более того, мы даже влезли в небольшие долги. А свекровь тем временем расцветала. Она купила себе новую шубу («на распродаже, почти даром отдали»), съездила в санаторий («врач настоял, сердце пошаливает»), обновила мебель в гостиной («старая совсем развалилась»).
Я начала вести тайную бухгалтерию. Записывала все расходы, анализировала, куда уходят деньги. Цифры были безжалостны — больше половины наших доходов уходило на «семейные нужды», которые определяла свекровь. Когда я показала расчёты Артёму, он разозлился:
— Ты что, считаешь каждую копейку, которую мы тратим на мою маму? Она нас бесплатно у себя приютила, кормит, за нами ухаживает, а ты жадничаешь?
После этого разговора свекровь стала ещё изобретательнее. Она начала жаловаться на здоровье при каждом удобном случае. Стоило мне заикнуться о переезде, как у неё тут же начинались сердечные приступы, головокружения, обмороки. Артём бросался вызывать скорую, а потом злился на меня:
— Довольна? Мама чуть не умерла из-за твоих разговоров о переезде. Она думает, что мы её бросить хотим.
Я чувствовала себя загнанной в угол. На работе коллеги замечали, что я похудела, стала нервной, рассеянной. Подруги, с которыми я практически перестала встречаться (свекровь всегда находила причину, почему мне нужно быть дома), говорили, что я изменилась. А я просто медленно растворялась в этой удушающей заботе.
Переломный момент наступил через два года. Я узнала, что беременна. Сначала я обрадовалась — может быть, ребёнок что-то изменит, заставит Артёма повзрослеть, стать настоящим главой семьи. Но когда я сообщила новость за ужином, реакция свекрови убила во мне последние иллюзии. — Прекрасно! — воскликнула она. — Мой внук будет расти в этом доме! Я воспитаю его правильно, не то что современные мамочки, которые только и знают, что в телефоны свои пялиться.
Она тут же начала планировать, как переоборудует нашу комнату в детскую, где поставит кроватку (конечно, в своей спальне, «чтобы ночью не бегать далеко»), какое имя выберет («в нашей семье все мужчины носят имена на букву А»). Я сидела и понимала, что она уже распланировала жизнь моего ещё не рождённого ребёнка, и в этих планах мне отводилась роль инкубатора.
Той ночью я не спала. Лежала рядом с мирно сопящим Артёмом и думала о том, что не хочу, чтобы мой ребёнок рос в этой атмосфере. Не хочу, чтобы свекровь диктовала, как его кормить, во что одевать, в какой садик отдавать. Не хочу слышать при ребёнке постоянные упрёки в том, что я плохая мать.
Утром я приняла решение. Собрала вещи и уехала к родителям. Они жили в другом городе, в трёхстах километрах. Артём названивал, умолял вернуться, обещал, что всё изменится. Свекровь слала сообщения, где чередовались угрозы и мольбы. Но я держалась. Родители поддержали меня, помогли найти работу, сняли для меня небольшую квартирку неподалёку от их дома.
Развод я подала через месяц. Артём приезжал, мы долго разговаривали. Он плакал, говорил, что любит меня, что готов съехать от матери. Но я уже не верила. Я видела, что он не изменился, что мама для него всегда будет важнее жены. И я не хотела всю жизнь бороться за второе место.
Свекровь предприняла последнюю попытку. Она приехала к моим родителям, устроила сцену, кричала, что я разрушила жизнь её сына, что лишаю её внука. Отец вывел её из дома и сказал, чтобы больше не появлялась. После этого она переключилась на суд. Требовала через Артёма свидания с внуком, которого ещё не было на свете, грозилась отсудить право на воспитание.
