— Мам, хватит! — Андрей наконец вмешался. — Марина действительно много работает…
— А я не работала? — Зинаида Петровна повернулась к сыну. — Я тридцать лет отстояла у станка на заводе. И при этом успевала и дом содержать в порядке, и тебя с сестрой вырастить, и отца твоего кормить досыта. И никогда, слышишь, никогда не ныла!
Она снова повернулась к Марине.
— Но тебе, конечно, тяжело. Работа в банке — это же такой каторжный труд! Сидеть в тепле, в чистоте, бумажки перекладывать. Не то что мы, простые работяги…
— Я не перекладываю бумажки! Я менеджер по работе с клиентами!
— Ох, простите! Менеджер! Как же я могла забыть! — свекровь всплеснула руками. — Такая важная должность! Неудивительно, что на семью времени не остаётся.
Марина стиснула зубы. Она знала, что свекровь специально её провоцирует. Зинаида Петровна была мастером таких словесных дуэлей. Она могла унизить, оскорбить, растоптать — и всё это с милой улыбкой, так что со стороны казалось, будто она просто ведёт дружескую беседу.
— Знаете что, — Марина глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. — Давайте найдём компромисс. Пусть семейные обеды проходят по очереди. Одно воскресенье у нас, другое у вас, третье у Людмилы…
— У меня? — свекровь подняла брови. — Милочка, у меня однокомнатная квартира. Как я размещу двенадцать человек?
— Но у нас всего две комнаты!
— Зато есть большая кухня. И гостиная просторная. Нет, нет, это неразумно. К тому же, — Зинаида Петровна понизила голос, — у меня здоровье уже не то. Врач запретил мне перенапрягаться.
Это была ложь, и все трое это знали. Зинаида Петровна была здорова как бык. Она могла часами ходить по магазинам, ездить на дачу, копаться в огороде. Но стоило речи зайти о чём-то, что ей не нравилось, как тут же появлялись таинственные болезни.
— А Людмила? У неё четырёхкомнатная квартира!
— У Людочки маленькие дети. Ты же понимаешь, как это тяжело — готовить, когда под ногами крутятся малыши. К тому же, — свекровь сделала паузу, — Людочка не очень хорошо готовит. Не в обиду ей будет сказано. А ты у нас мастерица! Твои котлеты просто пальчики оближешь!
Комплимент был фальшивым, как пластиковые цветы. Марина это чувствовала. Свекровь регулярно критиковала её стряпню — то недосолено, то пережарено, то специй много, то мало.
— Значит, всё остаётся по-прежнему? — устало спросила Марина.
— А что ты предлагаешь? Разрушить семью? Чтобы все разбрелись по своим углам и виделись раз в год? — Зинаида Петровна покачала головой. — Нет уж. Пока я жива, семья будет собираться вместе. Это традиция. А традиции нужно чтить.
Она подобрала свою сумочку и направилась к выходу. У двери обернулась. — И ещё, Мариночка. В следующее воскресенье у Людочкиной младшей день рождения. Ей исполняется пять лет. Было бы хорошо, если бы ты приготовила что-нибудь особенное. Торт, например. Домашний, не магазинный. Дети же любят домашнее.
С этими словами она вышла. Андрей поспешил за ней — проводить до двери. Марина осталась одна в кухне, среди гор грязной посуды. Она смотрела в окно, где уже сгущались сумерки, и чувствовала, как внутри неё медленно закипает решимость. Хватит. С неё хватит.
Когда Андрей вернулся, она мыла тарелки. Механически, методично, одну за другой.
— Марин, ты не обижайся на маму. Она просто старой закалки. Для неё семья — это святое.
— А для меня? — Марина не оборачивалась. — Для меня семья — это что? Бесплатная столовая?
— Ну что ты говоришь! Просто мама привыкла, что всё должно быть определённым образом. Она всю жизнь так прожила.
— И я должна так же прожить?
— Никто не заставляет тебя… Просто потерпи. Мама уже не молодая. Сколько ей осталось?
Марина резко обернулась.
— Твоей маме шестьдесят пять. Её мать дожила до девяноста двух. Ты предлагаешь мне терпеть ещё двадцать семь лет?
Андрей неловко пожал плечами.
— Ну, не обязательно каждое воскресенье собираться… Может, через неделю…
— Андрей, ты слышал, что она сказала? Пока она жива, всё будет по её правилам. И ты, как я вижу, не собираешься ей перечить.
— Марин, это же моя мать!
— А я твоя жена! Или это ничего не значит?
Он промолчал. И в этом молчании был весь ответ. Марина кивнула, словно сама себе, и вернулась к мытью посуды. План, который зрел в её голове, начал обретать чёткие очертания.
