— Толик, ты не слышишь? В дверь звонят! – Валентина перестала отбивать фарш, а в квартире снова раздался нетерпеливый звонок. — Толик! Кому я говорю? Открой дверь!
— Да слышу, слышу я. – Худенький подросток в рваных джинсах и растянутой футболке бросил недовольный взгляд на мать, которая лепила котлеты, и так же нехотя, под трель звонка, вышел в прихожую. Через несколько мгновений он вернулся, буркнув:
— Это к тебе. – И скрылся в своей комнате.
— Кто там? – Валентина вымыла руки, с полотенцем в руках вышла из кухни и столкнулась с соседкой Надеждой Марковной.
— Здравствуйте. Вы ко мне? Случилось что? — беспокойно спросила она, вглядываясь в лицо пожилой женщины.
На первый взгляд с ней все было в порядке.
— Здравствуй, Валечка. Ничего не случилось. Вернее, случилось, но хорошее. Вот. – Она протянула Валентине сложенный вчетверо листок в клетку из школьной тетради.
— Что это? – спросила Валентина. — Пойдёмте на кухню.
— Сынок Пашенька письмо прислал. Я начала читать, а буквы расплываются пред глазами. Совсем плохо вижу. Боюсь, не так пойму, пропущу что-то важное. Прочитай письмо, Валечка. – Надежда Марковна просеменила за Валентиной в кухню, села за стол и снова протянула Валентине письмо, глядя с мольбой. Заметила тарелку с фаршем, рассыпанную на разделочной доске муку. – Я помешала? Может, в другой раз зайду? – робко спросила она, снова прижав листок к груди.
— Да нет, котлеты подождать могут. А в письме действительно важное что-то может быть. Сын вам редко пишет. – Валентина обтёрла стол полотенцем перед гостьей, не дай Бог, запачкает драгоценное письмо.
— И то, правда. — Надежда Маркова повеселела, снова протянула листок Валентине. — Он мне много лет не писал, ни строчки. Читай, Валечка, у тебя глазки молодые, острые.
Валентина развернула листок и начала читать:
«Дорогая моя мама. Прости, что не писал так долго. Много работы. Прихожу домой такой уставший, помереть в пору…»
Валентина остановилась, покосилась на Надежду Марковну. Та сидела полуприкрыв глаза и кивала головой, словно учительница слушала ответ ученицы у доски, следя, чтобы та не пропустила хоть слово.
«Иногда, бывает, письмо не откуда отправить. У меня всё хорошо…» Чем дальше читала Валентина письмо, тем больше убеждалась, что какое-то оно ненастоящее. Сколько этому Пашеньке лет? К пятидесяти, не меньше. И за столько лет не нашёл для матери более искренних и тёплых слов. Разве можно так писать матери, что устает до смерти. Так и до инфаркта можно довести.
