Он вспыхнул, словно ему в лицо плюнули. Закричал. Мать завизжала. Слова летели, как камни. «Неблагодарная», «безмозглая», «нахлебница» — всё перемешалось в один шум.
И вдруг Нина, не разбирая дороги, схватила сумку и выскочила за дверь. Дверь хлопнула — так, что в прихожей дрогнуло зеркало, купленное на «Авито» за тысячу рублей.
У Лариски было тихо. Старенький диван, кошка на подоконнике и радио, которое всегда бубнило где-то на кухне.
— Ну и дура ты, — сказала Лариса, наливая чай. — Сколько лет терпела, а теперь, видать, дошло.
— Да не знаю я, — Нина уткнулась в кружку. — Страшно. Куда идти, как жить? Всё ж общее было.
— Общее! — хмыкнула Лариса. — Только тебе одной всё и было. Он сидел, мать его сидела, а ты пахала. Так что не жалей.
Нина промолчала. Хотелось верить, что подруга права. Но внутри всё дрожало, будто земля под ногами треснула.
Ночью спать не смогла. Телефон мигал на тумбочке. Пётр звонил, писал. «Ты куда делась?» «Вернись, не позорь семью» «Без тебя мне плохо»
Потом тишина. А потом снова: «Я к тебе приеду».
Она не ответила ни на одно.
— Не бери, — посоветовала утром Лариса. — Знаю я таких. Сначала орёт, потом ползёт с цветочком.
Через день действительно приполз. Правда, без цветочка — с чемоданом.
Стоял прямо в подъезде, у соседской двери, и орал на весь двор: — Нина! Выходи! Я твои шмотки привёз!
Ларисины соседи уже выстроились за дверями, как на спектакле. Нина вышла.
— Вот, — он поставил чемодан на коврик. — Раз уж ты такая умная — живи сама. Но квартиру мы продадим. Это общее.
— Нет, — сказала она, чувствуя, как голос дрожит, но внутри крепнет. — Квартира только моя.
— Твоя? — он шагнул ближе. — Ты забыла, кто муж в доме? Всё, что твоё — моё!
Сзади раздалось спокойное: — Мужик, не ори.
Лариса стояла в халате, с сигаретой. — Наследство — личное имущество. Закон почитай, если умеешь.
— Да пошла ты, — процедил он.
— Сам пошёл, — ответила она спокойно. — А ну марш из подъезда, пока полицию не вызвала.
Пётр злобно пыхтел, но ушёл. Нина смотрела ему вслед и впервые поняла: он не злой — он трусливый. Боится, что без неё жить не сможет.
Позже, когда Лариса ушла в магазин, Нина открыла чемодан. Там — три рубашки, пара джинсов и тапки. Документов нет.
— Вот подлец, — выдохнула она. — Всё у себя оставил.
Она не плакала. Просто взяла паспортную копию, пошла в МФЦ. «Восстановить, перевыпустить, заблокировать» — слова, от которых будто лёгкость вернулась в плечи.
Вечером Лариса сказала: — Молодец. Теперь ты не зависима. Но, учти, он ещё вернётся. Таких жизнь просто так не отпускает.
Нина кивнула. Она знала. Но впервые за много лет чувствовала не страх, а силу.
Когда документы были готовы, она поехала в Электросталь. Бабушкина квартира встретила её тишиной и запахом старого дерева. Солнце пробивалось сквозь кружевные занавески, на стене — фото бабушки в рамке.
— Ну здравствуй, — шепнула Нина.
Звонок в дверь раздался в воскресенье под вечер — резкий, настойчивый, будто кто-то требовал впустить не человека, а бурю. Нина как раз варила себе кашу, включила радио, всё вроде бы спокойно. Но по звуку — она сразу поняла: Пётр. Сердце ухнуло в живот.
— Ну что, Нинка, доигралась? — голос с порога был тот самый, тяжёлый, с хрипотцой. Стоит — лоб красный, глаза бешеные. А за ним, как всегда, мать. В шубе поверх халата, бигуди из-под капюшона торчат, как антенны.
