Вечером Андрей сидел на диване с ноутбуком, когда Лена вошла в комнату. Без лишних слов она сняла пальто, прошла на кухню и налила себе воды. Потом, не глядя на мужа, сказала:
— Я перевела твоей матери деньги.
— Спасибо, — тихо ответил он. — Я ей говорил, чтобы она не просила…
Он помолчал, потом закрыл ноутбук и поднял глаза:
— Лена, я не хочу ссор. Сейчас конец месяца, у тебя проекты, у меня отчёт. Давай не будем.
— Конечно. Не будем. Только вот одно скажи: сколько ещё это будет длиться? Она будет просить, а ты молчать?
— Она пожилая, — устало сказал он. — Ей трудно. Папа болеет, пенсии маленькие, ты же сама всё знаешь.
Лена села напротив, скрестив руки.
— Я знаю только одно: ей не трудно, ей удобно. Ей удобно знать, что я не откажу, потому что мне жалко тебя. Потому что я не хочу, чтобы ты чувствовал вину. — Она наклонилась ближе. — Но это не помощь, Андрей. Это — шантаж. Под видом заботы.
Он замолчал. Смотрел в стол, не поднимая глаз. И именно это молчание — не грубость, не оправдание, а тихое, беззубое «ничего не могу» — бесило её сильнее всего.
— Я не против помогать, — сказала она после паузы. — Но не хочу быть дойной коровой. У меня тоже есть предел.
— Ты преувеличиваешь, — тихо сказал Андрей. — Всё не так страшно.
— Страшно, — отрезала она. — Потому что я знаю, чем это закончится. Ей всегда будет мало.
Он хотел что-то ответить, но передумал. Только вздохнул и снова открыл ноутбук. Лена смотрела на него и думала, что с каждым таким разговором между ними будто вставала новая стена. Невидимая, но прочная. И Валентина Павловна кирпичик за кирпичиком её выкладывала.
На работе у Лены в последние недели был кошмар: отчёты, планёрки, смена подрядчиков. Когда вечером она возвращалась домой, сил хватало только на душ и чай. Иногда Андрей приходил раньше, готовил ужин, пытался шутить, но между ними повисла невидимая тишина. Та самая, густая, липкая, из которой не выбраться.
В начале декабря Андрей сказал, что у матери скоро день рождения, и они собираются праздновать в ресторане. Лена молчала.
— Пойдём вместе, — попросил он. — Ради приличия.
— Ради приличия я уже полтора года перевожу ей деньги, — ответила она, не поднимая глаз от ноутбука. — Но ладно. Пойдём.
Она сказала это спокойно, но внутри уже зналась буря — и она ещё не подозревала, что за вечер всё перевернётся.
Ресторан был приличный — с мягким светом, бежевыми скатертями и хрустальными бокалами. На входе пахло кофе, духами и чем-то жирным, вроде жареной утки. Лена стояла в дверях и ловила себя на мысли, что ей уже хочется уйти. Едва они с Андреем сняли верхнюю одежду, к ним метнулась Валентина Павловна — сияющая, как на параде, в блестящей блузке и с новой причёской.
— Леночка! Какая ты красавица! — воскликнула она, обнимая невестку, хотя та едва успела поставить сумку. — Боже, я вот смотрю — ну прямо звезда! У Андрюши вкус есть, умеет выбирать!
Лена кивнула, не улыбаясь. Внутри всё сжалось. Она почти физически чувствовала, как фальшь этих слов липнет к коже. Андрей сделал вид, что не замечает.
— Мам, поздравляю, — сказал он, протягивая коробку с подарком. — Мы с Леной решили, что тебе пора обновить духи.
Валентина Павловна взяла пакет, ахнула, разорвала упаковку — и, увидев коробку с известным брендом, заломила руки:
— Ах, вы мои золотые! Я о них мечтала! Как вы узнали?
— Сама как-то говорила, — ответила Лена спокойно. — Я запомнила.
— Леночка, ты чудо, просто чудо! — свекровь схватила её за руку. — Вот видишь, Андрюша, какая у тебя жена! Умница, хозяйственная, добрая, красивая… — она бросила на сына чуть укоризненный взгляд. — Береги её.
Лена почувствовала, как по спине пробежал холодок. Эти слова звучали не как похвала, а как намёк. Они сели за стол. Гости уже собрались: сестра Андрея с мужем, двоюродные, соседка Валентины Павловны, пожилая пара с дачи. Все говорили наперебой, тосты, смех, шуршание салфеток. Андрей налил вина, и первые полчаса всё шло мирно.
До тех пор, пока Валентина Павловна, чуть пригубив бокал, не наклонилась к Лене и не сказала негромко, почти шепотом, как будто между делом:
— Кстати, дорогая, мне тут советовали один замечательный санаторий под Кисловодском. С сердцем, говорят, творит чудеса. Всего семьдесят тысяч путёвка. Я думаю, может, съездить… если получится, конечно.
Лена не сразу поверила, что ослышалась.
— Семьдесят? — переспросила она медленно, как будто проверяя, правильно ли поняла.
— Ну, да… там же лечение, питание, всё включено. Понимаешь, для здоровья. А здоровье ведь не купишь. — Валентина Павловна вздохнула с тем самым выражением лица, каким люди обычно просят милостыню, изображая гордость.
— Вы опять просите денег? — тихо спросила Лена.
Свекровь покраснела, отвела взгляд.
— Ну зачем ты так грубо? Я же не прошу, я просто делюсь…
— Просто делитесь, что путёвка стоит семьдесят тысяч, и что было бы неплохо, если бы я…
