— Леночка! — Валентина Павловна резко зашипела, бросив взгляд по сторонам. — Тише, люди же! Что ты такое говоришь? Я ведь просто…
— Что — просто? — голос Лены дрожал. — Просто решили, что я заплачу? Потому что я всегда плачу?
— Лена, пожалуйста, не надо… — вмешался Андрей, потянув жену за руку. — Сядь. Не устраивай сцену.
— Сцену? — она повернулась к нему, чувствуя, как пульс бьётся где-то в висках. — Я сцену не устраиваю, я разговариваю! Впервые за полтора года — честно.
В зале стало тихо. Даже официант, проходя мимо, замедлил шаг. Лена поднялась.
— Валентина Павловна, — сказала она отчётливо, глядя прямо на свекровь. — Давайте просто посчитаем. В марте — тридцать на холодильник. В июне — сорок на лекарства. В сентябре — двадцать пять на насос. В октябре — пятьдесят на машину. В ноябре — сорок на зубы. Сейчас — семьдесят на санаторий. Всего двести пять. Ни копейки обратно.
— Леночка… — начала свекровь, бледнея.
— Нет, дайте договорить, — перебила Лена. — Потому что я устала. Я устала слушать, что вы «меня любите как дочь», когда ваше «люблю» выражается только в цифрах. Я устала быть банкоматом, у которого вы берёте, когда вам удобно. И самое мерзкое — что вы притворяетесь, будто это всё ради семьи, ради здоровья, ради Андрея.
Где-то сбоку кто-то из гостей неловко кашлянул. Андрей опустил голову.
— Лена, прошу тебя, — пробормотал он, но она не остановилась.
— Пять лет назад вы говорили, что я вам не пара. Что я безвкусная, глупая, что из меня “жены не выйдет”. А теперь, когда я зарабатываю больше вашего сына, я вдруг стала “умницей”. Только вы, Валентина Павловна, не меня полюбили — а мои деньги.
— Это неправда! — всхлипнула свекровь, поднимаясь. — Я просто хотела, чтобы всё было хорошо!
— Хорошо для кого? Для вас? — Лена почти кричала. — Вы ведь даже не пытались вернуть долг! Ни разу! Потому что вам удобно считать, что если я работаю в офисе и получаю премии, то я обязана содержать вашу семью!
— Лена, хватит, — Андрей встал, схватил жену за руку, но она вырвалась. — Мы уйдём.
— Уйдём, — согласилась она, — только я скажу последнее. Она повернулась к Валентине Павловне, которая стояла, сжав салфетку так, что та смялась в комок.
— Вы хотите уважения, любви, внимания? Вы их не купите ни у меня, ни у сына. Вы могли бы просто быть честной. Сказать: «Лена, у нас тяжело, помоги». Я бы помогла. Без возврата, без обещаний. Но вы выбрали ложь. И я больше в этом участвовать не буду.
Она схватила сумку, кинула взгляд на Андрея:
Они вышли из ресторана под взгляды гостей. На улице пахло мокрым снегом и дымом. Лена шла быстро, чувствуя, как под каблуками хрустит ледяная корка. Андрей молчал. Только когда они добрались до машины, он тихо сказал:
Он завёл двигатель, но не тронулся. Несколько секунд смотрел в лобовое стекло, потом произнёс:
Лена повернулась к нему, не веря своим ушам.
— Права. — Он говорил спокойно, без обвинений. — Мама действительно тобой пользовалась. Я это понимал, просто… не хотел признавать. Она ведь одна, стареет, а я — единственный сын. Мне казалось, если откажу ей, то предам.
— А меня предать — можно? — спросила Лена тихо.
— Я не знал, как быть. Если вставал на твою сторону — чувствовал себя плохим сыном. Если на её — плохим мужем. Поэтому молчал. Но сегодня… теперь уже не получится молчать.
Он заглушил двигатель и отвернулся к окну. Тишина между ними растянулась. Лена хотела что-то сказать, но не смогла. Слова застряли.
Домой они вернулись почти под утро. Лена сразу пошла на кухню, села за стол и долго смотрела в одну точку. На стене висели часы — старые, с кукушкой, купленные ещё до свадьбы. Кукушка вылетала каждые полчаса, но сегодня механизм заело, и птица только жалобно скрипнула, не вылетев.
Андрей зашёл, поставил на плиту чайник, опёрся спиной о раковину.
— Завтра я поеду к ней, — сказал он. — Один. Поговорю. Без криков, без гостей.
Лена не отреагировала.
— Если она не извинится… — он сделал паузу. — Тогда я перестану туда ездить.
— Не знаю. Но если не сделаю этого сейчас — потом будет поздно.
Он подошёл, коснулся её плеча. Она не отстранилась.
— Лена, прости. За то, что молчал. За то, что позволил маме унижать тебя все эти годы.
— Я не жду извинений, — сказала она устало. — Просто… сделай хоть что-то.
Когда Лена легла спать, за окном шёл снег. Настоящий, белый, пушистый — как будто специально, чтобы скрыть все следы, которые оставил этот вечер.
Прошла неделя. Снег, выпавший в тот вечер, уже подтаял и превратился в грязно-серую кашу. На остановке у дома Лены мокли рекламные плакаты, люди спешили, кутаясь в шарфы. Андрей всё это время ездил к матери — молча, без рассказов. Возвращался поздно, с усталым лицом, пахнущим сигаретами, хотя бросил курить год назад.
Лена не спрашивала. Не потому что ей было всё равно — просто боялась услышать ответ, который не выдержит.
В пятницу вечером он вошёл, снял пальто, повесил в коридоре и сказал:
— Она хочет поговорить. С тобой.
