Он стоял с перекошенным лицом, но ничего не ответил. Схватил сумку, забросал туда абы как пару вещей и хлопнул дверью так, что стекло в шкафу задребезжало.
Алена осталась одна в тишине. Села на пол, среди рассыпанных джинсов и футболок, и впервые за много лет почувствовала: пустота в квартире лучше, чем чужой человек рядом.
Но знала — это ещё не конец. Елена Викторовна так просто не сдастся. Значит, впереди будет вторая серия.
Три дня квартира жила в тишине. Алена словно впервые услышала её настоящие звуки: тиканье часов, шум лифта, гул соседской дрели. Тишина оказалась вкуснее, чем любое примирение. Но, конечно, долго это счастье не могло длиться.
В субботу в десять утра раздался звонок в дверь. Не звонок даже, а колокольный перезвон — настойчивый, уверенный. Алена, в халате, с кружкой кофе, уже знала, кто это.
Открыла — и не ошиблась. На пороге стояла Елена Викторовна. Без сына. В руках — пухлая папка с бумагами. Лицо каменное.
— Ну здравствуй, — сказала она. — Надо поговорить.
Алена молча отошла, пропуская внутрь. Свекровь прошла в зал, положила папку на стол, уселась в кресло, как у себя дома.
— Я подала иск, — произнесла она, смотря прямо в глаза. — Мой сын имеет право на долю в этой квартире.
Алена фыркнула, хотя сердце стукнуло так, что кружка в руке дрогнула.
— Вы серьёзно? Квартира куплена мной до брака. У Максима — ноль прав. Суд встанет на мою сторону.
— Не будь наивной, — скривилась Елена Викторовна. — В судах тоже люди сидят. У моего бывшего коллеги жена юрист, она поможет. А тебе придётся тратить нервы, время, деньги. Подумай, стоит ли.
Алена поставила кружку на стол и присела напротив.
— Вы знаете, Елена Викторовна, — сказала она тихо, — я десять лет платила эту ипотеку. Одна. Без ваших сыновей и коллег-юристов. И если вы думаете, что я позволю вам выгрызть хоть метр — вы плохо меня знаете.
— Ты неблагодарная! — свекровь ударила ладонью по столу. — Мы приняли тебя в семью, а ты…
— Вы приняли? — перебила Алена, резко наклоняясь вперёд. — Это я приняла вашего сыночка в свою квартиру. И хватит строить из него жертву. Он взрослый мужик, но жить без мамы не научился.
На лице Елены Викторовны мелькнула тень злости, смешанной с растерянностью. Она явно не привыкла, что её ставят на место.
— Посмотрим, — процедила она. — Суд всё решит.
Алена встала, подошла к двери и распахнула её настежь.
— А суд пусть решает. Но из моей квартиры вы пойдёте сейчас.
Свекровь медлила, но поднялась. Схватила папку, шагнула к выходу. Уже у порога обернулась:
— Ты пожалеешь. Останешься одна, старой, никому не нужной.
Алена улыбнулась — впервые за всё время.
— Лучше одна, чем с вами.
Дверь захлопнулась, и тишина снова вернулась в её дом. На этот раз навсегда. Алена чувствовала не пустоту, а свободу. Настоящую.
И знала: её дом больше никто не тронет.
