— Мам, ну… Неудобно как-то… — пробормотал он.
— Неудобно?! Ты мужчина или кто? Сколько можно на шее сидеть? Хватит, пусть поучится жизни.
Я стояла, прижавшись к холодной стене дома, и понимала: вот он, момент истины. Все мои подозрения, все мои догадки — правда. Они хотят меня обмануть. Муж и свекровь.
Ноги подкашивались, в глазах темнело. Я аккуратно поставила ведро на землю и тихо-тихо отошла обратно. Они меня не заметили.
Дома я сидела на диване, уставившись в одну точку. Казалось, что всё вокруг потеряло краски.
— Инн, — вошёл Гриша через десять минут, бодрый, будто ни в чём не бывало. — Ты чего такая?
— Ничего, — ответила я. — Устала.
Я смотрела на него и пыталась вспомнить: когда он успел превратиться из любимого мужчины в предателя? Может, он всегда был таким, просто я не замечала? Или это его мама так изуродовала?
Он сел рядом, приобнял меня. Рука его тяжёлая, липкая. Мне стало противно.
— Ты только не нервничай, ладно? Всё у нас будет хорошо.
Я кивнула. Но внутри всё кипело.
Вечером приехала Валентина Петровна. Как всегда, без звонка, с пакетом продуктов: «Я вот купила фарш, у вас, наверное, ничего нет».
Она устроилась на кухне, разложила всё по полкам и начала «невинный» разговор.
— Инночка, а что это ты снова магазин собралась открывать? Не слишком ли тяжело? Женщине-то всё тащить на себе…
— Справлюсь, — коротко ответила я.
— А может, Гриша поможет? Ты ж его мужиком хоть где-то сделай. Оформи на него. И людям приятно, и по бумагам красиво.
Я резко поставила чашку на стол.
— Валентина Петровна, а вы не слишком активно в мою жизнь лезете?
Она посмотрела на меня поверх очков.
— Я мать. Я за сына переживаю.
— Переживайте за себя. А за мой бизнес не волнуйтесь.
Наступила тишина. Гриша сидел с каменным лицом, не вмешивался. Но глаза его бегали.
— Ты вообще головой думаешь? — наконец сказала она. — Мужа надо уважать.
— А мужа надо заслужить, — холодно ответила я.
Первый острый взрыв случился через полчаса.
Мы сцепились втроём, как собаки на кости. Я кричала, что не позволю собой командовать. Она визжала, что я «наглая баба, которая сядет в лужу». Гриша метался между нами, но в итоге встал на сторону матери.
— Инн, ты ведёшь себя некрасиво! — выкрикнул он.
— Я? Некрасиво?! Да это вы оба меня предать собрались!
— Что ты несёшь? — он сделал вид, что не понимает.
Я швырнула салфетку ему в лицо.
— Я всё слышала. У мусорки. Развод, половина бизнеса…
Он побледнел. Свекровь захлопала глазами.
— Ты подслушивала?! — заорала она.
— А что, совесть у вас отключилась, так хоть уши мои сработали!
Тишина повисла такая, что слышно было, как капает кран.
— Всё, — сказала я, поднимаясь. — Играть в ваши игры я не буду.
И ушла в спальню, хлопнув дверью.
Ночь была отвратительная. Я почти не спала — лежала, уставившись в потолок, и слушала, как Гриша ворочается рядом. Он, в отличие от меня, уснул мгновенно, будто у него на совести чисто. И вот это больше всего бесило: человек спокойно храпит, хотя я только что застукала его за предательством века.
Под утро я поняла, что больше не могу так жить. Если я сейчас промолчу, то через месяц у меня отберут не только бизнес, но и квартиру. А дальше я окажусь на улице, зато Гриша и его мамочка будут резать ленточки на открытии «нового» магазина. Моего магазина. Нет уж.
— Инн, — протянул он утром, зевая, — не дуйся. Мы же семья.
