— Ты мне не доверяешь, да? — спросила Тамара Ивановна, щурясь, как будто пыталась разглядеть что-то за лицом невестки. — Просто… — Мила запнулась. — Просто странно. Дом новый, я только документы оформила. Хотелось бы хоть пожить в нём немного, прежде чем отдавать ключи.
Молчание повисло между ними, густое, как кисель. На кухне стоял запах пережаренного лука и какой-то тревоги, ещё не названной, но уже ощутимой.
— Ах, Мила, — протянула свекровь с лёгким смешком, в котором слышался металл. — У тебя, я вижу, сердце маленькое. Всё считаешь — кому, что и когда. А я ведь не на постоянку. Отдохну недельку — и обратно в город. Врач велел на свежем воздухе, давление шалит.
Мила сжала губы, не ответила. Сквозь окно она видела двор — старую липу, качели, ещё покрашенные прежними хозяевами. И вдруг подумала: странно, как быстро вещи, к которым ты прикипаешь, становятся чужими, стоит кому-то другому на них положить глаз.
Фёдор вошёл на кухню с тем выражением лица, каким обычно гасил ссоры: мягко, с притворной невозмутимостью. — Мам, ну что ты начинаешь? Миле тяжело — дом, ремонт, всё на ней. А ты сразу с просьбами. — Просьбы? — Тамара Ивановна повернулась к сыну, вскинув брови. — Да я же не прошу отдать мне дом. Я прошу ключи. На неделю. Или у нас теперь в семье всё по расписанию и под расписку?
Фёдор замялся. Мила знала этот его взгляд — когда он, вроде как, и за неё, но при этом уже сдаёт позиции.
— Да пусть мама поедет, — наконец выдохнул он, — там воздух хороший, и дом всё равно пустует.
И вот — всё. Мила поняла: спорить дальше бессмысленно. В тот вечер она молча достала связку ключей, сняла с неё блестящий новый — с биркой «дача» — и положила на стол. — Вот. Только, пожалуйста, аккуратно с садом. Там молодые деревья.
Тамара Ивановна взяла ключи с той торжественностью, с какой принимают не просто вещь, а судьбу.
Мила долго мыла посуду, хотя на столе стояло всего три тарелки. Пальцы сморщились в воде, но она не вынимала их, словно пыталась оттереть с себя невидимую липкую тревогу. Фёдор за её спиной говорил что-то о проекте, о заказчике, о том, как всё наладится, но слова проходили мимо.
— Знаешь, — сказала она наконец, — у меня такое чувство, будто я отдала не ключи, а кусок себя. Фёдор подошёл, обнял за плечи, поцеловал в макушку. — Ты просто устала. Отдых тебе нужен, вот и всё.
Она кивнула, хотя понимала — нет, не устала. Просто почувствовала угрозу. Как зверь, у которого отняли нору.
Через три дня пришло первое сообщение от свекрови: «Милочка, чудо как хорошо! Птички, запах травы! Я даже не знала, что вы купили такое уютное место. Завтра приедет Люба, моя подруга, посмотрим цветы».
Мила перечитала сообщение несколько раз. «Приедет Люба» — звучало, как приглашение на праздник, но без хозяйки. Она не ответила.
На четвёртый день — фотография: веранда, покрытая скатертью в цветочек, на ней — чашка кофе и чужие руки. Мила долго вглядывалась в снимок, будто пытаясь определить, чьи руки — Тамары Ивановны или её подруги.
На шестой день пришло новое сообщение: «Я тут немножко переставила мебель в гостиной, теперь уютнее. Ваш диван слишком громоздкий, я его на чердак отнесла. Но не переживай, всё аккуратно».
Мила села прямо на пол, потому что ноги вдруг стали ватными. Диван… тот самый, который она выбирала полгода, в кредит, под цвет стен.
— Федь, — сказала она вечером, когда он пришёл, — твоя мама всё переставила в доме. И кого-то пригласила. — Ну и что? — Фёдор говорил спокойно, устало. — Дом большой, пусть делают, что хотят. — «Что хотят»? Это мой дом, Федь! Я его купила. На свои деньги! Он поднял глаза от ноутбука, глянул на неё долго, словно пытался вспомнить, за что вообще любит. — Ты всё время подчёркиваешь — “мой дом, мои деньги”. Мы же семья, Мила. Зачем так?
От этих слов её передёрнуло. «Мы же семья» — как будто этим можно оправдать любое вторжение, любую грубость.
Ночью Мила не спала. Она лежала, слушая, как за стеной Фёдор тихо дышит, и думала: когда это началось? Когда из «мы» стало «она и они»? Перед глазами всплывало лицо свекрови — спокойное, как у человека, который уже всё решил.
Она видела, как та сидит на её веранде, пьёт чай, смотрит на сад — и чувствует себя хозяйкой. А Мила — словно гостья в собственной жизни.
Через неделю Мила не выдержала. Позвонила. — Тамара Ивановна, добрый день. Как вы там? — Ах, чудесно, чудесно! — голос свекрови звенел от довольства. — Я даже не хочу возвращаться. Тут душа отдыхает. Мы с Любой всё обустроили, повесили занавески, перекрасили перила — теперь, знаешь, по-домашнему.
