— Миша, ты бы потише сделал, — устало сказала Таня.
— А, ты не спишь? — он повернулся, не выключая телевизор. — Да ладно, я щас серию досмотрю, потом убавлю.
— Уже час ночи, — она сдерживала раздражение.
— А что такого, я же не сверлю стены. Расслабься, — хмыкнул он.
Наутро Таня проснулась от звука чайника и разговора в кухне. Миша и Костя громко обсуждали, где дешевле пиво. Мама мужа стояла у плиты, что-то жарила.
— Доброе утро, — сдержанно сказала Таня.
— О, проснулась хозяйка, — усмехнулась Галина. — Садись, яичницу тебе подогрею.
Таня наливала себе кофе, стараясь не смотреть в сторону Миши, который сидел в майке и трусах прямо за столом.
— Миша, может, ты хотя бы футболку наденешь? — не выдержала она.
— Да ладно тебе, — ухмыльнулся он. — Жарко ведь.
Галина Петровна прыснула от смеха:
— Молодёжь у нас нынче нежная пошла. Что ты, Таня, стесняешься, будто первый раз мужика видишь?
Таня поставила кружку, сжала зубы.
— Я, может, и нежная, но мне неприятно. Это мой дом, не общежитие.
— Дом общий, — вмешался Костя, утирая рот. — Мы ж семья.
— Общий? — она посмотрела на него холодно. — Костя, квартира на мне оформлена.
— И что теперь, я тут квартирант? — нахмурился муж.
— Нет, но… — начала она, но договорить не успела.
— Всё, хватит! — рявкнула Галина. — Заработала, купила, теперь нос кверху! Много таких видела. Пока любовь — так «мы вместе», а как помочь надо — сразу «моё».
Таня замолчала. В глазах защипало, но она не подала виду.
Она понимала: с этого утра покой в доме закончился. И если ничего не предпримет — этот бардак затянется надолго.
Она вышла на балкон, зажгла сигарету — хотя бросила уже два года назад. Смотрела на серый двор, на детей в куртках, гоняющих мяч между машинами. Октябрьский воздух пах сыростью и листвой.
В голове вертелась одна мысль: «Они меня просто выживают. Потихоньку, но уверенно».
Она выдохнула дым и прошептала:
— Ну нет, ребятушки. Так не будет.
Прошла неделя — а Таня уже считала дни, как заключённая в колонии строгого режима. Квартира будто перестала быть её. Вечерами Миша разваливался на диване, разбрасывал носки, включал телевизор на полную громкость. Пепельница — прямо на журнальном столике. Банки из-под пива стояли где попало. Галина Петровна приходила через день — «проверить, как сыновья устроились». И каждый раз закатывала спектакль.
— Танюш, ты бы пол-то вымыла. Пыль, глянь! Мишка у меня аллергик, ему вредно! — причитала она, смахивая воображаемую пылинку с подоконника. — А тряпку мне в руки не хочешь сунуть? — сухо бросала Таня. — Да не обижаюсь я, — делала вид свекровь. — Просто говорю, как есть. Женщина должна следить за домом. Мужчины на это неспособны, да и не должны.
Таня в такие моменты чувствовала, как по венам бежит ледяная злость. Миша, между тем, совсем распоясался.
Однажды утром она зашла в гостиную — а он лежит, подложив под голову подушку, ест бутерброд и смотрит сериал. — Миша, — спокойно сказала Таня. — Не мог бы ты посуду после себя мыть? — Да помою, — не отрываясь от экрана. — Ты это уже три дня говоришь. — Ну значит, помою четвёртый, — усмехнулся он.
Вечером Костя пришёл с работы и застал ссору. — Ну чего ты опять к нему прицепилась? — устало сказал он. — У человека стресс, ему и так тяжело. — А мне, значит, легко? — вспыхнула Таня. — Я работаю, готовлю, убираю за вами, оплачиваю счета, а он тут как барин живёт! — Не утрируй, — поморщился Костя. — Миша временно у нас. Вот найдёт работу — съедет. — Временно? Он даже резюме не обновил! — Таня ткнула пальцем в ноутбук, где Миша гонял в игры. — Целыми днями сидит! Миша повернулся, усмехнулся: — А что мне делать, если нигде нормальной работы нет? Ты ж не понимаешь, сейчас время тяжёлое.
— Да ты просто ленишься! — не выдержала Таня. — О, началось, — Миша театрально всплеснул руками. — Типичная бабская песня: «Ты не работаешь, ты лежишь, ты мешаешь». — Потому что правда! — А может, я ищу себя! — съязвил он. — В холодильнике, наверное, ищешь, — съехидничала Таня. — Судя по тому, как быстро там всё исчезает.
Костя хлопнул ладонью по столу: — Хватит! Вы как дети! — Нет, Костя, — холодно сказала Таня. — Я не ребёнок. Я просто устала жить среди чужих людей, которые считают, что я им что-то должна.
Он отвернулся, молча налил себе чай и ушёл в спальню.
На следующий день Таня пришла домой с работы — и чуть не упала от злости. Вся кухня в грязной посуде. На плите подгоревшая кастрюля, по стенкам потёки. В мусорном ведре — горы пустых упаковок. На столе — раскрытая банка селёдки, тарелка с крошками, пепел.
Миша сидел за ноутбуком, ел прямо из сковородки. — Миша, ты серьёзно?! — Таня даже не закричала, а как-то выдохнула это, хрипло. — А что? Не хотел лишнюю посуду марать, — ответил он невозмутимо. — Ты из ума выжил? Это что за бардак? — Да ладно тебе, приберусь потом, — отмахнулся он. — Нет, не потом! Сейчас! — Таня подошла, вырвала у него сковородку, поставила в раковину. — Немедленно! — Да ты психованная, — усмехнулся он. — Из-за ерунды орёшь.
