В этот момент зашёл Костя. — Что опять случилось? — Что случилось?! — Таня повернулась к нему, указав на Мишу. — Он устроил здесь свинарник! Я не обязана за ним убирать! — Ну не начинай при мне, — устало сказал Костя. — Я с работы, голова кругом, дома хочется тишины. — А мне где тишину взять?! — голос Тани дрожал. — Я прихожу в свой дом — и не могу даже спокойно чай налить, потому что тут всё вверх дном! Миша поднял глаза и ухмыльнулся: — Может, ты просто не привыкла делиться?
Таня замолчала. Просто пошла в ванную, закрыла дверь и села на крышку стиралки. В груди клокотало, в глазах — слёзы. Не от обиды даже, а от бессилия. «Я здесь никто», — пронеслось в голове.
Через пару дней пришла Галина Петровна. С пакетом — вечно с пакетами, будто без них не может. — Так, Танюш, я тебе котлет принесла. Домашние, мои. Не то, что ты там на скорую руку жаришь. Таня сдержала тяжёлый вздох: — Спасибо, конечно, но у нас всё есть. — У вас всё есть, а у Мишки? Он у меня ест мало. Надо следить, чтобы парень не исхудал. — Он, простите, целыми днями ест! — не выдержала Таня. — Если не пиццу, то чипсы. — Что ты такое говоришь? — возмутилась свекровь. — Он в стрессе! Ему сейчас поддержка нужна, а не упрёки!
Таня поставила пакет на стол, села, не глядя на Галина Петровну. — Поддержка, — тихо сказала она. — А кто меня поддержит? Я, между прочим, тоже человек. — Ты? — удивилась свекровь. — А тебе чего не хватает? Муж рядом, крыша над головой, работа есть. Благодари Бога, Таня. Не ной.
Вечером, когда свекровь наконец ушла, Таня подошла к Косте: — Послушай, мы должны поговорить. Серьёзно. — Про Мишу? — нахмурился он. — Про всё. Про то, что у нас дома происходит. Я больше так не могу. — Ну ты сама знаешь, сейчас ему тяжело. — А мне легко?! — она едва не вскрикнула. — Он живёт тут, как у себя! Ничего не делает, только мусорит и хамит! — Не перегибай. Он не хамит. — Да?! А кто мне вчера сказал, что я «психованная баба»? Это, по-твоему, нормально? Костя опустил глаза. — Он не со зла. Просто вспылил. — А ты что? Опять молчал, да? — Таня, хватит, — раздражённо сказал он. — Хочешь — я с ним поговорю. Только не устраивай истерик. — Истерик? — Таня хрипло рассмеялась. — Костя, я живу в аду, и всё, что я делаю — пытаюсь сохранить хоть какие-то нервы! Он отвернулся: — Ты слишком всё драматизируешь.
С каждой неделей Таня чувствовала, как между ними становится холодно. Костя всё чаще задерживался на работе, приходил поздно, ужинал молча. Миша, наоборот, чувствовал себя всё свободнее. Вечером он приглашал друзей «на пивко», они сидели в гостиной, громко смеялись. Таня в спальне зажимала уши подушкой.
Утром, собираясь на работу, она видела на кухне горы посуды, липкий стол, пустые банки. — Миша, ты хоть мусор вынеси, — говорила она. — Щас, — отвечал он. И не выносил.
Постепенно Таня перестала даже говорить. Только делала вид, что не замечает. Но внутри всё кипело.
Однажды, в субботу, она проснулась раньше всех, пошла на кухню — и услышала, как из гостиной доносятся звуки телевизора. Миша уже сидел с кружкой пива. — Утро же, — устало сказала она. — Может, хоть сегодня не начинать с этого? — С чего? — ухмыльнулся он. — С отдыха? А ты что, против? — Я против того, чтобы в моей квартире всё превратилось в притон. — В твоей квартире, — передразнил он. — О, пошло! Знаем мы таких. Всё моё, моё, моё… — Потому что так и есть, Миша. Я купила её, не ты, не твой брат, не мама ваша. Я. — Ну и что, — он пожал плечами. — Теперь ты жена Кости, значит, всё общее.
В этот момент Таня почувствовала, что сейчас либо закричит, либо что-то разобьёт. — Выйди из квартиры, — сказала она тихо, но твёрдо. — Что? — Выйди. Просто выйди. — Ты вообще с ума сошла? — Нет. Я просто не хочу видеть тебя здесь.
Миша встал, пошёл на кухню. — Костя! — заорал он. — Иди сюда! Костя вышел сонный, зевая. — Что опять? — Твоя жена меня выгоняет. Костя посмотрел на Таню: — Это правда? — Да. — Таня, прекрати. Ты перегибаешь. — Нет. Это ты молчишь, когда надо говорить.
Миша фыркнул, налил себе чай и ушёл обратно в гостиную. Таня стояла, глядя на Костю. Между ними теперь будто стояла стеклянная стена.
— Я тебя не узнаю, — тихо сказала она. — Раньше ты был другим. — Просто устал, Таня. От твоего недовольства, от вечных претензий. — А я устала быть прислугой.
Она ушла в комнату и захлопнула дверь.
К вечеру пошёл дождь. Тяжёлый, холодный, октябрьский. Таня сидела у окна с чашкой чая, смотрела на улицу, где мокрые деревья дрожали от ветра.
В коридоре послышался смех — вернулись Миша и Костя. Судя по голосам, из бара. — Таня! — крикнул Костя. — Мы шаурмы принесли, будешь? — Нет, спасибо, — ответила она. — Ну и зря! — крикнул Миша. — А то твои диетические макароны уже надоели!
Она встала, подошла к двери спальни, оперлась лбом о косяк. Слышала, как они смеются, как шуршит пакет, как по столу ставятся бутылки.
«Это мой дом, — думала Таня. — Но я здесь как гость. Чужая в собственных стенах.»
Прошла ещё неделя. Дом будто выдыхал вместе с Таней — тяжело, с хрипом. В нём стало холодно, не от погоды, а от чего-то другого — от пустоты между людьми.
Миша уже не притворялся, что ищет работу. Днём спал, вечером играл, ночью пил. Костя делал вид, что ничего страшного не происходит. Таня перестала что-то объяснять. Просто жила — машинально, будто кто-то другой руководил её телом. Утром — работа. Днём — звонки, отчёты, бесконечные цифры. Вечером — домой, где пахнет пивом, жареной картошкой и безысходностью.
