Я молчала. Я закусывала губу до крови и молчала, потому что каждый мой протест натыкался на глухую, непробиваемую стену.
Самым тяжелым было поведение Сергея. Он стал призраком в собственном доме. Он уходил на работу чуть свет, а возвращался затемно, ссылаясь на аврал. По вечерам он утыкался в телефон, делая вид, что не слышит ни моих тихих упреков, ни циничных комментариев своего брата, ни нравоучений матери.
Однажды ночью, когда в доме наконец воцарилась тишина, я не выдержала.
— Сергей, я больше не могу, — прошептала я, поворачиваясь к нему. — Они захватили всю квартиру. Твой брат уже мои вещи берет без спроса, твоя мама мне, что мне есть и как тратить мои же деньги! Они должны уехать. Поговори с ними.
Он лежал на спине и смотрел в потолок. Его лицо в свете луны казалось бледным и вымотанным.
— Что я могу сделать, Марин? — его голос звучал устало и безнадежно. — Это моя мать. И мой брат. Я не могу их просто выгнать на улицу. —Они не на улице! У них есть свой дом! — не сдержалась я. — Они захватили мой! Наш! Ты вообще понимаешь, что происходит? —Понимаю, — он сжал виски пальцами. — Они, конечно, перегибают палку. Но ты потерпи немного. Мама просто хочет всем помочь. Витьке и правда негде жить, у него же проблемы… —А у нас что, нет проблем? — я села на кровати. — Ты видишь, как я срываюсь? Ты видишь, что я тут чужая? Ты хоть что-нибудь скажешь им? —Я поговорю, — безжизненно пообещал он. — Я просто попрошу их быть поаккуратнее. Но требовать, чтобы они уехали… Я не могу. Они же родня.
Он повернулся ко мне спиной, закончив разговор. В его тоне не было злости. Была покорность. Смиренное принятие воли сильнейшего. И в этот момент я поняла страшную вещь: он не на моей стороне. Он на стороне своей семьи. А я всегда буду для них чужой, той, кого нужно поставить на место.
На следующее утро я стала свидетельницей сцены, которая окончательно все расставила по местам. Свекровь готовила завтрак, а Витя сидел за столом.
— Мам, дай тысяч пять, — сказал он, жуя булку. — В долг до получки. —У меня нет, сынок, — ответила Людмила Петровна. — Спроси у брата.
Витя поморщился, потом его взгляд упал на меня. Я замерла с чашкой кофе в руках.
— Марина, а у тебя есть? — спросил он так, будто это было само собой разумеющимся. —Нет, — ответила я коротко. —Как это нет? — удивилась свекровь, поворачиваясь ко мне. — Я же видела, у тебя в кошельке купюры лежали вчера. Нехорошо отказывать семье в помощи.
Я ничего не ответила. Я просто вышла из кухни. Мои руки дрожали. Это был уже не просто бытовой террор. Это была систематическая оккупация, целью которой было полное подчинение и уничтожение моей воли. И мой муж, единственный человек, который должен был быть моим союзником, молча наблюдал за этим, предпочитая не замечать.
Атмосфера в квартире сгущалась с каждым днем, становясь плотной и удушающей, как болотный газ. Я ходила по островкам своего бывшего счастья, как призрак, стараясь не встречаться с захватчиками взглядом. Мое молчание они восприняли как капитуляцию. Людмила Петровна стала еще громче раздавать указания, Витя — еще бесцеремоннее разбрасывать свои вещи.
Однажды утром, в субботу, они собрались в прихожей, шумно обсуждая планы. —Поедем к тете Люде, — объявила свекровь, надевая свою лучшую шляпку. — Надо же похвастаться, как наш Витя устроился. В хорошей квартире, в центре города живется! Она многозначительно посмотрела на меня,будто ожидая благодарности за такую рекламу.
Я молча наблюдала, как они, наконец, выходят, громко хлопнув дверью. В квартире воцарилась оглушительная, непривычная тишина. Я обошла комнаты, и сердце мое сжималось от боли. Повсюду лежали следы их пребывания: пятно на ковре, чужая косметика в моей ванной, пропавшая книга с прикроватной тумбочки.
Сжав зубы, я взяла пылесос и решила начать с гостевой комнаты — цитадели Вити. Воздух там был спертым и пахнул немытыми носками и чипсами. Я агрессивно сдернула постельное белье, собрала с пола носки и фантики, и задвигая пылесос под кровать, наткнулась на что-то твердое.
Это был старый, потрепанный смартфон. Витин, я сразу узнала его по глупому чехлу с черепом. Должно быть, выпал из кармана. Батарея была мертва. Я уже было собралась бросить его в ящик с найденными вещами, но какое-то внутреннее чувство остановило меня.
С любопытством, смешанным с отвращением, я отнесла телефон на кухню, нашла подходящий провод и подключила к зарядке. Минут через пятнадцать экран ожил. Пароля не было.
Руки у меня слегка дрожали. Я понимала, что это вторжение в частную жизнь, но что-то сильное, звериное, подталкивало меня вперед. Я открыла мессенджер. Первым же чатом был диалог с Людмилой Петровной. Последнее сообщение было отправлено вчера вечером.
Сердце заколотилось где-то в горле. Я начала читать. Сначала не понимая, потом осознание стало приходить, холодное и обжигающее, как ледяная сталь.
Людмила: Вить, как дела на фронте? Витя:Нормально. Эта дура Марина опять рожу скривила, когда я у нее шампунь взял. Хах. Людмила:Держись там. Главное — не сдавать позиций. Она soon сломается. Девка слабая, а Сережа наш и вовсе тряпка. Витя:Надоело уже тут. Когда уже она съедет? Людмила:Терпение. Она или сама сбежит от нас, или мы ее выживем. Квартира твоя, я тебе сказала. Мы с отцом тебя пропишем, а там уже она ничего не докажет. Собственность или нет — неважно. Прописка дает права. А мы всем родственникам расскажем, какая она стерва, если будет упираться. Общественное мнение — страшная сила. Витя:Она вчера Сереже жаловалась, что мы ее достали. Людмила:А он что? Витя:Отмахнулся. Сказал «потерпи». Людмила:Вот и хорошо. Мой сын знает, кто главный в семье. Она тут чужая. Потерпи немного. Скоро мы будем пить чай на ее кухне, а она будет ночевать у своих подружек. Хах.
Я отшвырнула телефон, как раскаленный уголь. По телу пробежала волна тошноты и леденящего холода. Все внутри оборвалось. Это был не просто бытовой конфликт. Это был продуманный план захвата. Холодный, циничный, жестокий.
Слезы, которые все это время копились внутри, даже не потекли. Их вытеснила другая, гораздо более сильная эмоция — яростная, всепоглощающая холодная ярость. Они не просто не уважали меня. Они не считали меня за человека. «Эта дура». «Стерва». «Чужая».
Я посмотрела на свою квартиру, на свой дом, который они уже считали своим. И вдруг все страхи, вся неуверенность, вся боль ушли. Их место заняло абсолютно трезвое, ледяное спокойствие.
Они думали, что я слабая. Они думали, что я сломаюсь и сбегу.
Они жестоко ошибались.
Я взяла телефон, сбросила всю переписку себе на электронную почту, отправила файлы себе же в запасной чат. Затем я стерла следы отправки, положила телефон точно на то же место, где нашла, и выключила зарядное устройство.
Дрожь в руках прошла. Я выпрямила спину и глубоко вдохнула. Воздух больше не казался удушающим. Он был холодным и острым, как лезвие. Воздухом войны.
Они хотели войну? Что ж, они ее получат. Но воевать я буду по своим правилам. Без истерик. Без криков. Холодно и расчетливо.
Я подошла к окну и увидела внизу, на улице, возвращающуюся семью моего мужа. Они смеялись, что-то обсуждали, уверенные в своей победе.
Я смотрела на них сверху, и на моем лице впервые за две недели появилась улыбка. Безрадостная и твердая.
Игра только начиналась.
Я стояла у окна, пока они не скрылись из виду, унося с собой свой громкий, бесцеремонный смех. Тишина в квартире снова стала моим убежищем, но теперь она наполнялась не отчаянием, а решимостью. Каждая секунда была на счету.
Первым делом я позвонила Кате, моей подруге со времен университета, которая работала юристом в сфере жилищного права. Голос у меня был на удивление ровным и спокойным.
— Кать, мне срочно нужна твоя помощь. Не по телефону. Можем встретиться? Там такое…
— Марин? Ты в порядке? — сразу насторожилась она. — Голос у тебя какой-то странный.
— Да. Просто мне нужен твой профессиональный совет. Жизненно важный.
