Квартира наполнилась ароматом свежесваренного кофе. Надя на минуту прикрыла глаза, вдыхая этот запах — запах спокойствия и своего, нового, еще пахнущего ремонтом, жилья. Прошел ровно год с тех пор, как судья поставила штамп в ее паспорте «расторгнуто». Год, который ушел на то, чтобы собрать себя по кусочкам. Сейчас, в это субботнее утро, она наконец чувствовала, что жизнь налаживается.
Звонок в дверь прозвучал как выстрел, нарушив умиротворенную тишину. Надя нахмурилась. Она никого не ждала. Подойдя к двери, она глянула в глазок и замерла. За дверью стояла ее бывшая свекровь, Людмила Петровна. Лицо ее было привычно поджато, а взгляд исподлобья, даже через искажающее стекло, сулил мало хорошего.
Надя глубоко вздохнула, мысленно готовясь к бою, и открыла дверь.
— Людмила Петровна? Какими судьбами? — вежливо, но холодно произнесла она, не приглашая войти.
Свекровь, не смущаясь, шагнула вперед, буквально оттесняя Надю в прихожую. Ее цепкий взгляд мгновенно оценил обстановку: новую вешалку, свежепокрашенные стены, коробку с новыми шторами.
— А я мимо, по делам, — сказала она, снимая пальто и не глядя протягивая его Наде. Та автоматически его приняла. Старая привычка. — Решила проведать, как ты тут одна поживаешь. Небось, скучаешь?
Людмила Петровна прошла в гостиную, как хозяйка. Надя молча последовала за ней, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. Кофе уже казался горьким и невкусным.
— У меня все хорошо, спасибо, — коротко ответила Надя.
— Хорошо? — свекровь усмехнулась, окидывая комнату критическим взглядом. — Мебель старая, шторы еще не повесила. Одиноко, наверное, в такой тишине. Артем-то мой, небось, уже не скучает. Живет, душа в душу, с одной девочкой. Молодой, цветущей.
Надя стиснула зубы. Она знала, что это провокация. Старая, как мир, тактика — ударить по больному месту, вызвать чувство вины или ревности.
— Я рада за Артема, — сказала она ровным голосом. — Что вам собственно нужно, Людмила Петровна? Я думаю, мы не настолько близки для светских визитов.
Свекровь тяжело опустилась на диван, будто делая одолжение.
— Дело, Надежда, есть. Серьезное. К Артему пристали эти… кровопийцы из банка. Долги у него. Большие.
В воздухе повисла тяжелая пауза. Вот она, истинная причина визита.
— Мне жаль, — ответила Надя, оставаясь стоять. — Но я ничем не могу помочь. Мы с ним развелись. Его финансовые проблемы меня больше не касаются.
Лицо Людмилы Петровны начало меняться. Притворная доброжелательность сползла, как маска, обнажив привычную жесткость.
— Не касаются? — она повысила голос. — А кто ему эти долги помогал делать, а? Кто его на дорогую машину подбивал, когда у него денег-то и не было? Это все твои хотелки, Надька! Он на тебя горбатился, а ты теперь в стороне оказалась!
— Это ложь! — вспыхнула Надя, чувствуя, как ее захлестывает старая обида. — Машину он купил себе, чтобы перед друзьями хвастаться! А долги сделал, проигрывая в покер на своих сомнительных встречах! Я его умоляла остановиться!
— А, конечно, все он сам, а ты белая и пушистая! — свекровь вскочила с дивана, ее палец с длинным маникюром был направлен прямо в Надю. — Ты ему полжизни должна! Он тебя после операции той выхаживал! А ты теперь неблагодарная тварь, спряталась за бумажкой о разводе!
Каждая фраза была как удар хлыстом. Надя чувствовала, как подкашиваются ноги. Она помнила ту операцию. Помнила, как Артем неделю ходил по магазинам и варил ей бульон. Но это не отменяло всего последующего — лжи, предательства, украденных из общей шкатулки денег.
— Людмила Петровна, выйдите, пожалуйста, — тихо, но очень четко произнесла Надя. Внутри у нее все дрожало, но голос не подвел. — Я не собираюсь с вами разговаривать в таком тоне. И долги вашего сына я оплачивать не буду. Закон на моей стороне.
— Закон? — свекровь фыркнула с таким презрением, будто Надя сказала нечто неприличное. — Ты про закон? Я тебе устрою такой закон! Я по всем судам тебя затаскаю! Всю жизнь ты мне будешь выплачивать! Я тебя с работы выживу! Узнают все, какая ты стерва на самом деле!
Она стояла перед Надей, разъяренная, с трясущимися от злости руками. Воздух между ними накалился до предела.
Надя больше не слушала этот поток оскорблений. Она подошла к двери, распахнула ее настежь.
— Выйдите. Сейчас же.
Людмила Петровна, тяжело дыша, накинула пальто. На пороге она обернулась. Ее глаза сузились до щелочек.
— Хорошо… — прошипела она. — Ты сама этого захотела. Не говори потом, что я тебя не предупреждала. Ты еще узнаешь, что такое настоящие проблемы.
Она вышла, громко хлопнув дверью. Эхо от хлопка прокатилось по пустой квартире.
Надя прислонилась спиной к холодной двери и медленно опустилась на пол. Тишина, которую она так любила несколько минут назад, теперь давила на уши. В ушах звенело от выброса адреналина. Она обхватила колени руками и закрыла глаза, пытаясь унять дрожь. Эта женщина всегда умела находить самые больные места. Но теперь все было по-другому. Теперь Надя была не бесправной невесткой, а свободным человеком. И она была готова бороться за свое спокойствие.
Последние слова свекрови висели в воздухе тяжелым, отравленным облаком. «Ты еще узнаешь…» Что они значили? Надя смотрела в окно, на проезжающие внизу машины, и понимала — это была только первая атака. Все самое страшное было еще впереди.
Тишина после ухода Людмилы Петровны оказалась обманчивой. Она длилась ровно до вечера воскресенья. Надя пыталась отвлечься, переставляла книги на полке, поливала цветы, но внутри всё сжималось от тяжёлого предчувствия. Оно оказалось вещим.
Первой позвонила тётя Ирина, мамина сестра. Голос её звучал озабоченно.
— Наденька, дочка, я тут в Одноклассниках сидела, а у твоей бывшей свекрови… такая простыня текста! Я, конечно, не всё поняла, но там про какую-то неблагодарность, про то, что человек в беде, а его бросают… Это она про тебя, что ли?
Надя почувствовала, как кровь отливает от лица.
— Про меня, тётя Ира. Но всё не так, как она пишет. Это долги Артёма, а я по закону не обязана…
— Ах, долги… — тётя вздохнула с облегчением. — Ну, с долгами ты права, не лезь. Хотя, может, чуть-чуть помочь? Вдруг он правда в отчаянном положении? Жалко ведь человека.
Надя с трудом сдержалась, чтобы не кричать. Эта «жалость» годами использовалась против неё.
— Не жалко, тётя Ира. Поверь мне. И пожалуйста, не читай её посты.
Но остановить лавину было уже нельзя. В понедельник утром, за час до рабочего совещания, раздался звонок от Светланы, с которой они когда-то работали в одной фирме и даже дружили семьями.
— Надь, привет! Как жизнь? — голос Светланы был неестественно бодрым.
— Привет, Света. Всё нормально. Что-то случилось?
— Да так… Мне твоя бывшая свекровь звонила. Такая, знаешь, расстроенная… Плакала, бедная. Говорит, Артём её в долги втянул, а теперь с ним никто не хочет разбираться, все бросили. Просила с тобой поговорить, «по-женски». Мол, Надя добрая, может, одумается.
Надя сжала телефон так, что пальцы побелели.
— И что она хочет, чтобы я сделала? Взяла на себя его кредиты?
— Ну, не знаю… — Светлана замялась. — Может, просто встретиться с ним, послушать? Он же, говорят, совсем на дне. Может, правда, человеку руку помощи протянуть? Ты же не злая.
Это «ты же не злая» прозвучало как приговор. Именно на этом и играла Людмила Петровна — на общественном мнении, на жалости, на том, что порядочную женщину всегда можно уколоть её же порядочностью.
— Света, спасибо за беспокойство, но я всё понимаю. И помогать ему не собираюсь. У меня совещание.
Она положила трубку, чувствуя себя грязной. Она ничего не сделала, но уже чувствовала на себе осуждающие взгляды. В социальных сетях она не стала искать тот пост, не хватало ещё своими глазами видеть, как её имя поливают грязью в комментариях.
Вечером того же дня зазвонил домашний телефон, которым она почти не пользовалась. На проводе был голос, который она не слышала несколько лет, — Сергей Иванович, дядя Артёма.
— Надежда, здравствуйте. Я к вам как старший родственник. Вы не ребёнок, должны понимать, что мужчину в трудную минуту бросать нельзя. Он оступился, с кем не бывает? А вы вместо поддержки — развод. Теперь ещё и от долгов открестились. Людмила там всё рассказала. Не по-людски это.
Надя сидела на полу в прихожей, прислонившись спиной к той же двери, что и два дня назад. Она смотрела на свою тень на стене и чувствовала себя загнанным зверем.
— Сергей Иванович, вы выслушали одну сторону. Артём не «оступился», он несколько лет проматывал наши общие деньги, обманывал меня. Долги он наделал уже после развода. Я по закону…
— Закон законом, а совесть? — перебил он грубо. — Вы вообще о ней слышали? Он же из-за вас, можно сказать, спился! Вы его довели!
Это была уже откровенная ложь. Но Надя поняла, что бесполезно что-то объяснять. Ей уже вынесли приговор в этом заочном суде, где судьёй была Людмила Петровна, а присяжными — все, кто соглашался её слушать.
— Мне жаль, что вы так думаете. Всего доброго.
Она положила трубку и выдернула шнур из розетки. Тишина в квартире снова стала абсолютной, но теперь она была другой — тяжёлой, давящей, враждебной. Казалось, стены слышали все эти разговоры и теперь смотрели на неё с укором.
Она подошла к окну. На улице зажигались фонари. Обычная жизнь города шла своим чередом. А её жизнь превратилась в поле боя, где противник использовал самое грязное оружие — клевету и общественное давление. Она была не готова к этому. Юридическая правота оказалась слабым щитом против яда, который медленно, но верно проникал в её жизнь через телефоны знакомых, через шёпот за спиной, который она уже почти физически чувствовала.
