Слёзы выступили на глазах у Алины. Она кивнула, не в силах вымолвить слово.
— Они действуют по одной схеме, — сказала Надя, закрывая папку. — Сначала обман, потом шантаж и давление через родственников. Сегодня его мать устроила скандал мне на работе. Завтра она придёт к вам. Или к вашим родителям.
— Что же мне делать? — голос Алины сорвался на испуганный шёпот. — Я же ему верила…
— Первое — перестать верить. Второе — защищаться. У вас есть своя жизнь. Вы хотите жить в постоянном страхе, оправдываться перед банками, работать на его долги?
Алина резко покачала головой. В её глазах появилась решимость, смешанная с яростью.
— Тогда вам нужно принимать решение. Я с ним уже разобралась. Теперь ваша очередь.
Надя оставила Алину за столиком, сжимающую в руках распечатки. Она вышла из кафе, и холодный воздух ударил ей в лицо. Она не чувствовала радости от мести. Только горькое удовлетворение от того, что правда наконец вышла на свет.
Через два часа на её телефон пришло короткое сообщение от незнакомого номера.
«Это Алина. Вы были правы. Всё кончено. Он собрал вещи и ушёл. Спасибо, что открыли мне глаза».
А следом, через минуту, пришло второе сообщение, от Артёма. Короткое и злое: «Довольна, стерва? Тебе мало было моей жизни разрушить, ты и последнее отняла? Я тебя уничтожу».
Надя медленно стёрла оба сообщения. Она стояла у своего окна и смотрела на вечерний город. Война продолжалась. Но теперь у неё появился союзник. И это меняло всё.
Тишина длилась три дня. Три дня Надя жила в состоянии странной пустоты, ожидая нового взрыва. Звонок от Артёма стал последней искрой, брошенной в бочку с порохом. Она ждала, что сейчас бочка рванёт — приедет Людмила Петровна с новыми угрозами, нагрянут коллекторы. Но ничего не происходило. Эта тишина была страшнее криков.
И вот в субботу утром раздался тот самый, ожидаемый звонок в дверь. Резкий, нетерпеливый. Надя подошла к глазку. На площадке стояла Людмила Петровна. Но это была не та яростная фурия, что врывалась в офис. Перед ней стояла сломленная женщина. Пальто было накинуто на плечи кое-как, волосы растрёпаны, а на лице застыла маска такого отчаяния, что Надя на мгновение растерялась.
Она медленно открыла дверь. Свекровь не стала врываться внутрь. Она стояла на пороге, и её руки слегка тряслись.
— Надо поговорить, — хрипло произнесла она. Голос был беззвучным, осипшим.
— У нас не осталось тем для разговоров, Людмила Петровна.
— Есть! — женщина вдруг всплеснула руками. — Есть одна тема! Ты должна меня выслушать!
В её глазах стояла неподдельная мольба. Такая же, как недавно в глазах её сына, но на этот раз Надя почувствовала — это не спектакль.
— Пять минут, — коротко сказала Надя, впуская её в прихожую. Она сама осталась стоять, не предлагая пройти дальше.
Людмила Петровна постояла посреди прихожей, беспомощно оглядываясь, будто ища опору.
— Он ушёл. От той… девицы. Пропил последние вещи. Его ищут… — она замолчала, сглотнув ком в горле.
— Мне жаль, — сухо ответила Надя. — Но это не моя проблема.
— Это моя проблема! — выкрикнула свекровь, и её голос сорвался на истерику. — Моя! Понимаешь? Я… я была его поручителем. По тому самому, большому кредиту. Я думала, он работу найдёт, всё вернёт… А он… А теперь банк звонит мне! Мне! Требует деньги! Угрожают забрать квартиру! Мою квартиру!
Она уставилась на Надю умоляющим, полным ужаса взглядом. И в этот момент всё вдруг встало на свои места. Все эти скандалы, угрозы, травля. Всё это был не материнский порыв защитить сына. Это был животный страх за собственное благополучие.
Надя смотрела на неё, и внутри всё переворачивалось. Жалости не было. Был лишь леденящий холод понимания.
— Так вот в чём дело, — тихо произнесла Надя. — Вы боялись не за него. Вы боялись за себя. И пытались заставить меня заплатить за вашу же глупость. Вы знали, на что он тратит деньги? Знали?
Людмила Петровна опустила голову. Её плечи сгорбились.
— Я… я не хотела верить… Говорила ему, ругалась… — она замолчала, потом вдруг подняла на Надю полные слёз глаза. — Но он же мой сын! Единственный! Я не могла его бросить! А ты… ты могла. Ты была ему ничем, а бросила его в беде! И из-за тебя теперь я останусь на улице!
Гнев, старый и горький, поднялся в Наде комом к горлу.
— Я была ему женой! А вы своей слепой любовью и постоянным покрывательством его и убили, как человека! Вы всегда знали, что он врун и мот! Но для вас он всегда был бедным мальчиком, которого все обижают! Вы сами вырастили это чудовище! А теперь пришли ко мне с претензиями?
— А что мне было делать? — взвыла Людмила Петровна. — Отречься от него? Выгнать? Ты легко рассуждаешь, у тебя своей квартиры не отнимут! Ты сытая и довольная, в своей новой жизни! А я… я старая женщина… Куда я пойду?
Она разрыдалась. Настоящими, горькими, беспомощными слезами старого человека. Она стояла в прихожей Надиной квартиры, трясясь от рыданий, и была жалка до противного.
Надя наблюдала за этой сценой со странным спокойствием. Всё, что происходило последние недели, все оскорбления, вся грязь — всё это оказалось большой ложью, прикрывающей мелкий, трусливый эгоизм.
— Ваши проблемы меня больше не касаются, Людмила Петровна, — сказала Надя тихим, но чётким голосом, в котором не дрогнула ни одна нота. — Вы сделали свой выбор. Теперь живите с его последствиями.
Она открыла дверь. Свежий воздух с лестничной клетки ворвался в прихожую.
— Выйдите, пожалуйста.
Людмила Петровна перестала плакать. Она подняла на Надю опухшее от слёз лицо. В её глазах не осталось ни мольбы, ни злости. Только пустота.
— Хорошо, — прошептала она. — Хорошо.
Она вышла на площадку, не оглядываясь. Надя закрыла дверь. Она не стала смотреть в глазок. Она слышала, как медленные, тяжёлые шаги спускаются по лестнице. Потом хлопнула дверь подъезда.
В квартире снова воцарилась тишина. Но на этот раз она была окончательной. Враг был не побеждён. Он был просто… разоблачён. И в своём ничтожестве он был уже не страшен.
Надя подошла к окну. Через минуту она увидела, как из подъезда выходит маленькая, сгорбленная фигурка в неопрятном пальто и медленно, не разбирая дороги, бредёт по улице. Просто шла, куда глаза глядят.
И Надя вдруг поняла, что больше не чувствует ни гнева, ни ненависти. Только огромную, всепоглощающую усталость. Война, наконец, закончилась. Не громкой победой, а тихим, горьким прозрением.
Прошло два месяца. Два месяца тишины. На первых порах Надя жила в напряжённом ожидании, что вот-вот раздастся звонок или новый скандал. Но ничего не происходило. Телефон молчал. Дверь в квартиру оставалась закрытой для незваных гостей.
Она выполнила своё обещание Андрею Петровичу. Скандалов на работе больше не было. Коллеги сначала смотрели на неё с любопытством, но постепенно всё вернулось в обычную колею. Планерки, отчёты, кофе в обеденный перерыв. Жизнь брала своё.
Однажды утром, листая новости на телефоне, она наткнулась на короткую заметку в разделе «Происшествия». «Задержан мужчина, подозреваемый в мошенничестве при получении кредитов». Имя не называлось, но возраст и район совпадали. Надя медленно опустила телефон. Ни радости, ни злорадства она не почувствовала. Только лёгкую, холодную грусть по тому человеку, которого когда-то любила и с которым связывала свою жизнь.
Через неделю ей позвонили из банка. Вежливый мужской голос поинтересовался, не знает ли она, где находится Артём Владимирович.
— Мы с ним развелись больше года назад, — спокойно ответила Надя. — По всем вопросам, касающимся его долговых обязательств, прошу обращаться непосредственно к нему. На основании статьи 45 Семейного кодекса.
На другом конце провода коротко вздохнули.
— Понял вас. Извините за беспокойство.
Больше из банков не звонили.
Она не стала восстанавливаться на старой работе после того, как истекли её больничные и отпуск. Вместо этого она довела до ума свой маленький проект — онлайн-продажу вязаных вещей, которым занималась когда-то для души. Заказов было пока немного, но её работы уже начали находить своих покупателей. Это было её дело. Её маленький островок независимости.
Как-то раз, в ясный, но уже прохладный сентябрьский день, Надя гуляла в парке. Она шла не спеша, вдыхая запах прелой листвы и первого осеннего дождя. На скамейке у пруда сидела пожилая пара. Они молча смотрели на уток, и их руки лежали рядом на деревянном сиденье, почти касаясь друг друга.
Надя остановилась, наблюдая за ними. Она подумала о Людмиле Петровне. Что с ней стало? Продала ли она квартиру? Уехала? Или до сих пор борется с банками? Неизвестность не тяготила. Это больше не было её историей.
Она повернулась и пошла дальше, к выходу из парка. В кармане её куртки лежал ключ от её квартиры. Её крепости. Её территории, которую она отстояла в этой странной и грязной войне.
Она не чувствовала себя победительницей. Не было ни торжества, ни желания кому-то что-то доказывать. Было лишь одно — тихое, глубокое, выстраданное чувство покоя.
Она заплатила за это спокойствие высокую цену. Нервами, унижением, слезами. Но теперь оно принадлежало ей. Целиком. Без условий и оговорок.
Надя вышла за ворота парка и огляделась. Улица была полна людей, машин, обычной городской суеты. Она натянула капюшон, потому что с моря потянуло холодным ветром, и зашагала в сторону дома. Своего дома. Где её ждала тишина, чашка горячего чая и новая жизнь, которую она построила сама. Без долгов, без лжи, без страха.
Война закончилась. И это был единственный результат, который имел значение.
