— Во-первых, ни при каких обстоятельствах не подписывать никакие документы о регистрации. Никогда. Ни под каким предлогом. Ни из жалости, ни из-за угроз. Это та красная линия, которую нельзя переходить.
— Во-вторых, продолжать собирать доказательства. Эта запись — отлично. Сохрани её в надёжном месте. Если будут другие разговоры — записывай. Сохраняй смс, переписки. Всё.
— В-третьих, — она посмотрела на меня с внезапной жалостью, — тебе нужно решить, что ты будешь делать с ним. С мужем.
Я опустила голову. Самый болезненный вопрос.
— Я не знаю, Лен. Я не знаю. Я сейчас вообще ничего не чувствую. Только пустоту.
— Понятно, — кивнула подруга. — Тогда пока действуй так, как будто ничего не знаешь. Веди себя обычно. Не устраивай сцен. Пусть они думают, что ты в неведении и что ты — та самая «дурочка», в которую они играют. Это твое преимущество.
Я кивнула. Играть роль. Сделать вид. Это было невыносимо, но это был единственный способ выиграть время и силы.
— Спасибо, Лен, — я сжала её руку. — Я не знаю, что бы я без тебя делала.
— Да ладно тебе, — она снова стала собой, на мгновение смахнув маску юриста. — Мы с тобой разберёмся с этими урками. Главное — не горячись. И помни: закон на твоей стороне. Ты — хозяйка. Это твоя крепость. И мы её защитим.
Я вышла из кафе спустя полчаса. Дождь перестал, но небо было по-прежнему свинцовым. Я шла домой. Туда, где меня ждали два человека, которые считали меня добычей.
Но теперь я была не добычей. Я была охотником, знающим свои права и силу. И моё оружие было при мне. Оно было в моём телефоне, в моей голове и в ледяном спокойствии, что наконец-то сменило панику.
Игра действительно началась.
Возвращаться в ту квартиру теперь было все равно что переступать порог вражеского лагеря. Я сделала глубокий вдох, вставляя ключ в замок, и мысленно надела маску. Маску той наивной, доверчивой Насти, которой я была еще месяц назад. Она должна была поверить.
В прихожей пахло жареной картошкой и луком. Голоса из кухни смолкли, едва я переступила порог. Я повесила пальто, стараясь, чтобы движения были естественными, даже немного уставшими после «тяжелого рабочего дня».
— Настенька, это ты? — из кухни высунулась встревоженная физиономия Галины Ивановны. — Мы уж забеспокоились.
— Да я, — ответила я, натягивая на лицо слабую улыбку. — Устала жутко.
Я прошла на кухню. Кирилл сидел за столом и что-то усиленно ковырял вилкой в тарелке, избегая смотреть на меня. Стол был накрыт на троих. Картина идиллии, если бы не ледяная пустота внутри меня.
— Садись, солнышко, покушай, — протараторила Галина Ивановна, пододвигая ко мне сковородку. — Я картошечку с грибочками пожарила, твою любимую.
Мою любимую. Она запомнила. Не для того чтобы сделать приятно, а для того чтобы лучше заманить в ловушку. Я села, поблагодарила и принялась медленно есть. Молчание за столом стало тягучим и неловким.
— Как дела на работе? — наконец, неуверенно спросил Кирилл, поднимая на меня глаза.
— Да как обычно, — вздохнула я, играя свою роль. — Бесконечные отчеты. Голова кругом. А у вас тут всё спокойно?
Я посмотрела прямо на Галину Ивановну. Она засуетилась.
— Да чего уж спокойно-то, Настенька, — она вздохнула, нарочито драматично. — Вот бегала сегодня, в соцзащиту ходила, пенсию оформляю. А мне там такие сложности устроили, просто беда.
Сердце мое ускорило ритм. Они начали. Я сделала удивленное лицо.
— В самом деле? А что такое?
— Да вот прописка у меня временная, — она пустила слезу. — А для пенсии, говорят, обязательно постоянная нужна. А где ж я её возьму, мать моя? Квартира-то моя вся под водой, ремонт затянется… Неизвестно, когда я вообще смогу назад вернуться. Прямо хоть на улицу ложись да помирай.
Она всхлипнула, украдкой поглядывая на меня. Кирилл смотрел в тарелку, его уши горели багрянцем. Меня тошнило от этой дешевой театральной постановки.
Я сделала паузу, как бы обдумывая, затем отложила вилку и сказала с наигранным участием:
— Галина Ивановна, да вы чего! Не переживайте так! Мы ведь не чужие люди. Если вам для дела нужна постоянная регистрация, давайте мы вас тут пропишем. Временно, конечно. Пока свой ремонт не сделаете.
Эффект был мгновенным. Кирилл резко поднял на меня голову, его глаза округлились от неожиданности и… надежды. Галина Ивановна замерла с поднесенным ко рту платочком, ее притворные слезы мгновенно высохли.
— Настя… правда? — Кирилл просиял так, как не сиял уже несколько недель. Он потянулся через стол, чтобы взять мою руку, но я вовремя убрала ее под стол. — Ты не против?
— А что такого? — я пожала плечами, изображая легкомыслие. — Это же просто формальность, да? Чтобы твоей маме пособие оформили. Мы же семья, должны помогать друг другу.
— Конечно, формальность! — тут же подхватила Галина Ивановна, ее глаза забегали, не в силах скрыть алчный блеск. — Я же потом, как только ремонт закончу, сразу же выпишусь! Честное слово! Ты наша золотая девочка, Настенька!
Она чуть не выпрыгнула из-за стола, чтобы обнять меня, но я отклонилась под предлогом, что достаю салфетку.
— Тогда я завтра же позвоню в МФЦ, узнаю, какие документы нужны, — сказала я спокойно, глядя на их сияющие, торжествующие лица. Они купились. Они поверили, что их дурочка клюнула на удочку.
— Я сам всё узнаю! — тут же вызвался Кирилл, полный энтузиазма. — Не беспокойся, я всё улажу. Ты только паспорт свой приготовь, когда время придет.
— Хорошо, — кивнула я. — Только давайте не спешить. Я на неделе очень занята, потом у подруги день рождения… Может, на следующей неделе?
Я видела, как их лица чуть помрачнели. Им не терпелось поставить печать и начать следующий этап своего плана.
— Конечно, конечно, как тебе удобно, — поспешно сказал Кирилл, пиная меня под столом ногой. — Главное, что ты не против.
Они были так счастливы, так уверены в своем успехе, что даже не заметили, как я почти не притронулась к еде. Они болтали о пустяках, строили планы, и в их голосах звучала неприкрытая победа.
А я сидела и смотрела на них. На своего мужа, который снова стал ласковым и внимательным, потому что думал, что обвел меня вокруг пальца. На его мать, которая уже смотрела на мою квартиру как на свою законную добычу.
В тот вечер Кирилл попытался обнять меня перед сном. Он прижался ко мне спиной и прошептал:
— Спасибо, Насть. Я знал, что ты всё поймешь.
Я не ответила. Я лежала с широко открытыми глазами и смотрела в потолок, чувствуя, как по щеке медленно скатывается предательская слеза. Не от обиды. От осознания всей глубины его лжи.
Он уснул быстро, с легким сердцем. А я осторожно достала телефон и открыла диктофон. Я знала, что игра только начинается. И моя роль в ней требовала железных нервов и ледяного спокойствия. Я должна была заставить их поверить в свою победу до самого конца.
До того конца, который приготовлю для них я.
Неделя, которую я выпросила, подошла к концу. Каждый ее день был похож на предыдущий и напоминал тонкий танец на лезвии бритвы. Я улыбалась их шуткам, кивала их планам, делала вид, что верю в их обещания. А они хорошели с каждым днем. Кирилл стал невероятно внимательным и заботливым, приносил цветы, предлагал сходить в кино, как в первые месяцы наших отношений. Теперь-то я понимала цену этой внезапной любви. Это была плата за будущую квартиру.
Галина Ивановна тоже расцвела. Она уже вовсю хозяйничала на кухне, раздавая указания о том, какие обои лучше будут смотреться в зале и что пора бы поменять диван на что-то посолиднее. Ее чемодан окончательно распаковался, а вещи плавно перекочевали в шкаф в прихожей, потеснив наши.
Утро дня икс началось как обычно. Кирилл, сияющий, налил мне кофе.
— Ну что, Настюш, сегодня тот самый день? — спросил он, пытаясь поймать мой взгляд. — Я записался в МФЦ на три часа. Как раз успеем после работы.
Я отпила глоток кофе, поставила чашку на стол и посмотрела на него. Маска, которую я носила все эти дни, стала невыносимо тяжелой. Пришло время ее снять.
— Нет, Кирилл, — сказала я тихо, но очень четко. — Никуда мы сегодня не идем.
Его улыбка не сразу сошла с лица. Он даже не понял.
— Как это не идем? Ты же сама предложила… для маминой пенсии…
— Для маминой пенсии? — я перебила его, и в моем голосе впервые зазвучала сталь. — Или для того, чтобы прописать ее здесь навсегда, а потом через суд отобрать у меня мою же квартиру?
Тишина в кухне стала абсолютной. Даже часы на стене, казалось, перестали тикать. Кирилл побледнел. Из гостиной донесясь шорох — Галина Ивановна, очевидно, прильнула к двери.
— Что… что ты несешь? — он попытался рассмеяться, но получилось жалко и фальшиво. — Какая квартира? Ты совсем с катушек съехала? Это же просто формальность!
— Формальность? — я не повышала голос, но каждое слово било точно в цель. — Формальность — это твой разговор с мамой в спальне? Тот, где ты спрашивал, как выгонить меня потом? Или где твоя мама называла меня «дурочкой», которая «все подпишет»?
Я не сводила с него глаз. Он отшатнулся, будто я ударила его. Его лицо исказилось от ужаса и непонимания.
— Ты… ты подслушивала? — просипел он.
— Случайно услышала. Очень вовремя. Спасибо тебе за открытость.
В этот момент в кухню ворвалась Галина Ивановна. Ее лицо было багровым от ярости, вся ее притворная слащавость испарилась без следа.
— Что это значит? — закричала она, тыча в меня пальцем. — Это благодарность? Ты за нами подслушиваешь? Мы тебе родные люди, а ты ведешь себя как шпионка!
— Родные люди? — я медленно поднялась из-за стола. Вся моя накопленная боль, обида и предательство вырвались наружу, но не истерикой, а ледяной, сокрушительной яростью. — Родные люди не плетут интриги, чтобы оставить человека без крова! Родные люди не обсуждают за спиной, как обобрать и выгнать! Вы не родные. Вы — мошенники. Дешевые, жадные и подлые.
— Как ты смеешь так говорить с моей матерью! — взревел Кирилл, тоже вскакивая. Его страх сменился злостью. — Ты вообще о себе возомнила? Это я тебя в эту квартиру привел! Это я сделал тебя счастливой! А ты жадина! Эгоистка! Не можешь помочь старому человеку!
Он кричал мне в лицо, и с каждым его словом последние остатки моей любви к нему умирали, превращаясь в пепел.
— Помочь? — мой голос звенел, как лезвие. — Я пустила ее сюда, когда у нее, якобы, потоп был! Я терпела ее хамство, ее захват моего дома! Я согласилась на твою дурацкую идею с пропиской, чтобы вам было удобнее меня обокрасть? Это и есть помощь?
— Да что ты понимаешь! — вступила опять Галина Ивановна, ее голос срывался на визг. — Мой сын имеет право на эту квартиру! Он твой муж! А я его мать! Мы семья! А ты так… так приходящая!
