— Мы поговорим спокойно, — сказал он, усаживаясь на стул, как на совещании. — Без криков. Договоримся по-человечески.
— Хорошо, — я тоже села. Чувствовала, как напряглась спина — будто позвоночник стал тоньше.
Мама кашлянула. Достойно так, театрально.
— Я не требую ничего лишнего, — начала она. — Просто поживу здесь какое-то время. Пока у ребят всё утрясется. Я же не навсегда.
— Это может быть и год, и два, — сказала я. — Зная тебя.
— А что? — мама тут же вспыхнула. — Разве для тебя тяжело пожить рядом со мной? Я ведь не чужой человек!
— Мам, — я говорила спокойно, хотя внутри кипело. — Всё, что ты называешь «жить рядом», для меня означает — жить под твоим контролем. С твоими правилами. С твоими замечаниями. С твоими взглядами через плечо. Я не выдержу.
Она резко вскинула подбородок:
— То есть я тебе мешаю жить? Я — мать — мешаю?
— Да, — честно сказала я.
Она даже не вздохнула. Она — выплюнула:
— Вот, — я кивнула. — Мы и добрались до главного.
Андрей вмешался, поднимая руки:
— Девочки, подождите… давайте без эмоций. Смотрите, у нас сейчас объективная ситуация. Лена беременна, мама нервничает, они конфликтуют. А у тебя здесь место. Ты одна. Совершенно одна. Это факт, не обида.
Я медленно повернулась к брату.
— Ты сейчас серьёзно?
— Ну да, — он пожал плечами, будто говорил о логистике перевозки мебели. — У тебя меньше жизни. Проще подвинуться тебе.
— У меня меньше жизни? — переспросила я.
— В смысле… — он замялся. — Ты же… ну… свободнее.
И вот тут я впервые в жизни засмеялась. Не нервно. Не истерично. А по-настоящему.
— Андрей, ты даже не слышишь себя. Ты считаешь, что моя жизнь — пустая. Потому что в ней нет мужа и детей. Значит, она не считается. Поэтому, если ей мешают, её не жалко. Да?
Он открыл рот. И закрыл. Потому что в точку.
Мама ударила ладонью по столу:
— Да все так живут! Семья — это главное! А ты — что? Ты на кого рассчитываешь? На этого своего кота?!
Барон поднял голову, посмотрел на неё с таким презрением, что я едва удержалась от аплодисментов.
— Я рассчитываю на себя, — сказала я тихо. — И наконец-то хочу пожить для себя.
— А я? — мама указала на себя, как на православную икону. — Я что — мусор, который мешает?
— Нет, — я выдержала взгляд. — Ты — человек. Со своими решениями. Ты выбрала Андрея. Всегда. Во всём. И это было твоё право.
— Ты опять про это… про детство.
— Да, — сказала я. — Потому что ты говоришь со мной как с мебелью. Как с ресурсом. Я должна, потому что ты — мать. Но я не должна. Я тоже человек. Со своими желаниями. Со своей жизнью. И я не хочу снова быть на втором месте.
Такая густая, что можно было резать ложкой.
Андрей встал, помассировал переносицу.
— Ну что мы будем делать? — спросил он и посмотрел на маму.
И мама, сжав губы, произнесла фразу, которой я ждала, наверное, всю жизнь:
— Значит, так. Раз ты меня не хочешь — у нас больше нет отношений. Ты мне не дочь.
Сказала тихо. Холодно. Даже спокойно.
— Хорошо. Это твоё решение.
Она хотела драматично уйти. Но получилось не так. Пока натягивала куртку, зацепилась рукавом за ручку двери. Чемодан не хотел катиться. Андрей поглядывал то на меня, то на неё, будто надеялся, что я в последний момент скажу «ладно». Не сказала.
Настоящая тишина — та, которая приходит только после того, как перестаёшь бороться.
Я думала, на этом всё закончится.
